Так, скорее, можно прочесть самоубийство Нафты в дуэли с Сеттембрини в «Волшебной горе». Сеттембрини вообще, мне кажется, очень неубедительное противопоставление Нафте. Нафта может покончить только с собой. В принципе, это применительно к любым последовательным злобным персонажам и системам относится. Что же касается «Марио и волшебника», то это, как мне кажется, рассказ о другом — о гипнотической сути, о гипнотической природе фашизма и о бунте именно простой души, которая этому гипнозу отказалась подчиняться. Я не думаю, что фокусник Чиполла сознательно провоцирует Марио на убийство: он, мне кажется, не верит в способность Марио выстрелить. Он упивается властью над его душой, и это, до некоторой степени, такое глубоко презрительное отношение фашистов к массе. Фашизм никогда, даже апеллируя к массе, никогда её не уважает на самом деле. И Чиполла не верит до конца, что Марио способен на такой бунт.
Я, кстати, вспоминаю, что первое мое знакомство с этим рассказом (как, кстати, и со многими великими текстами) состоялось в пересказе. Как Матвеева мне впервые пересказала «Человека, который был Четвергом», как мне мать рассказала сначала «Клару Милич», а потом уж я прочел. Вот так же и «Марио и фокусник». Я ведь, собственно, знакомился с Томасом Манном с большим опозданием просто потому, что я читал и перечитывал все книги, которые были дома, а манновского десятитомника дома не было. И я начал его читать после армии (кроме «Признаний авантюриста Феликса Круля», который дома был). Я помню очень хорошо этот день, когда я должен был встречать жену из роддома на следующий день, с Андреем, а Елена Иваницкая, мой друг и замечательный критик литературный, у которой Манн абсолютно любимый писатель, пришла навести в квартире порядок. И вот когда, начистив все до зеркального блеска, мы, изможденные, уселись в кухне, там Иваницкая мне рассказала «Марио и волшебника», которого я не читал до этого. Странное дело, к тридцати годам я уже и «Тонио Крегера» прочел, и многие манновские вещи, романы так все, включая «Иосифа и его братьев», а вот рассказы знал я меньше.
Надо сказать, что в её пересказе это звучало гораздо лучше, потому что она там подчеркивала главные вещи, а довольно большие отступления и такие провисания, которые все-таки есть в этом рассказе, миновала. И вот тогда, мне кажется, я очень хорошо понимал эту вещи. Потом, при чтении, эти ребра фабулы спрятались, растворились в тексте. Но то, что это рассказ о гипнотической порабощающей сути фашизма,— это тогда я понимал очень хорошо.
