Вообще это один из моих любимых авторов. В особенности, конечно, рассказы, в частности «Прокуратор Иудеи». Ну и «Восстание ангелов» — довольно славный роман. И нравится мне, конечно, «Остров пингвинов».
Понимаете, в советском литературоведении существовал такой штамп, что это пародийная история Франции. На самом деле, конечно, не только. Это роман, который следует рассматривать, на мой взгляд, в одном ряду с такими антропологическими фантазиями, вообще характерными очень для начала века. Эта тема продолжала волновать людей на протяжении всего XX столетия. Ну, возьмём рассказ Севера Гансовского «День гнева» про этих умных медведей. Дело в том, что тема отличия человека от животного и превращения животного в человека — это одна из главных тем XX века. Достаточно вспомнить «Остров доктора Моро», пророческий роман Уэллса; достаточно в связи с этим вспомнить «Собачье сердце»; конечно, Александра Беляева с «Человеком-амфибией». И вообще Беляев — как наш советский Уэллс — большинство уэллсовских тем перепел под себя и как-то вот слегка их трансформировал под советскую проблематику. Но это вообще очень советский вопрос — разумные животные и так далее.
Естественно, связано это прежде всего с главной проблемой XX века, а именно с возможностью революционным путём изменить массовое сознание. Можно ли превратить массу в осмысленный коллектив? Можно ли превратить угнетённого раба в свободного человека? Какую операцию надо проделать над животным, чтобы оно очеловечилось? Что вообще отличает человека разумного, ответственного за свою судьбу, от раба? Вот над этим вопросом размышляла вся мировая литература XX века. К сожалению, ничего особенно убедительного она на эту тему не придумала. Самая мрачная фантазия содержалась, конечно, в «Острове доктора Моро», где все эти люди, люди-звери, все эти пумы, тигры и так далее, обезьяны, где они, помните, собираются в центре поляны у костра и мрачно скандируют: «Разве мы не люди? Разве мы не люди? Ведь мы знаем закон».
Вот у Франса собственно вся ироническая коллизия в том, что пингвины случайно оказались окрещены. Там такой отец Маэль, которого в замечательной пародии, в этой стилизации жития святых соблазнил дьявол, в его гранитное корыто дал ему парус, и он доплыл до Южного полюса за 30 дней. И там, на Южном полюсе, увидел пингвинов, но, поскольку ему было 98 лет, он по старческой близорукости принял их за людей и решил окрестить.
И вот что делать с окрещёнными пингвинами? На небесах огромный диспут. Там все святые, святая Екатерина, Блаженный Августин и сам Господь не знает, как ему поступить, потому что дать пингвинам бессмертную душу невозможно. Это значило бы пойти против собственного творения, слишком радикально нарушить его законы и вообще допустить, что пингвины могут попасть в рай или в ад. Но под конец он решил их действительно очеловечить, превратить их в людей. Причём людьми вполне они не стали, они остались такими толстенькими, косолапыми, довольно прагматичными.
Это как раз рассматривать надо в одном контексте с беляевскими и уэллсовскими романами и булгаковской фантазией. Дело в том, что, понимаете, ведь они на то и пингвины (вот это намёк на роковое несовершенство человеческой природы), чтобы эгоизм всегда брал верх, чтобы стадное начало (они же привыкли жить в стаде, в стае), чтобы это стайное начало всегда побеждало. И неслучайно в «Острове пингвинов» история человечества описана, как борьба стадности с личностью. Ну, так получается, что стадность побеждает.
Вот эта догадка Франса о том, что это будет век стай,— для 1907 года это довольно неплохо. Ну и в целом вопрос поставлен довольно радикально. У меня получается у самого такой ответ, что, по Франсу, людей от пингвинов отличает именно способность к богословию. Потому что для Франса — библиографа, такого библиофила, такого пра-Борхеса — для него человек отличается именно способностью философствовать на абстрактные темы. Богословие, по Франсу, это такое самое достойное занятие. Мы можем долго спорить о том, был ли Франс атеистом. Я думаю, что, конечно, не был, хотя бы потому, что для него культура и религия — это в достаточной степени синонимичные понятия. Но, конечно, он иронически относился к богословию. Другое дело, что он более разумного и более достойного занятия для человека всё равно не находил.
Вот так и следует понимать «Остров пингвинов»: именно способность к мысли абстрактной и к бескорыстному философствованию отличает человека от зверя. Ну и конечно, «Остров пингвинов» — это замечательная стилизация всей средневековой литературы, богословских диспутов, теологических трактатов, исторических хроник. Это просто замечательное, смешное такое упражнение на тему европейской истории. К сожалению, пингвинами мы в XX веке и оказались в огромной степени.
