Если бы я знал сам, в чём смысл хаотичного вращения в финале, когда начинают меняться понедельник, вторник, среда и четверг… У Аксёнова была такая манера — заканчивать романы немножко не прояснённой, не прописанной, а оттого вдвойне таинственной страшной катастрофой. Возьмите появление Христа, второе пришествие Христа в финале «Ожога», когда всё замерло, а потом всё снова поехало. Возьмите посмертный, странный финал «Скажи «изюм»» с появлением архангела, блаженное разворачивание за спиной крыльев. У него была такая манера, такая попытка. Если, скажем, мир американской готики погружён во зло и в триллер, то мир Аксёнова погружён в божественный абсурд, и за рамками сюжета этот абсурд сразу…

Про это Аксёнов и написал свой роман: почему всё соскальзывает? Потому что интеллигенция — или остров Крым, или, условно говоря, «весёлая, многоязыкая и свободная Россия» — всё время чувствует комплекс вины перед остальными и всё время хочет с ними слиться. Это же роман о том, что сливаться-то не надо, что острову Крым не надо сливаться с материковой Россией, ему надо пытаться развиваться самостоятельно. И самый свободный и, пожалуй, самый оптимистический герой там Маста Фа — великий космополит.

Видите ли, пророчество в «Острове Крым» заключается не в том, что Крым стал нашим. Хотя отчасти, конечно, и в этом. Тут проблема в ином. «Остров Крым» — это же роман не о Крыме. «Остров Крым» — это роман о русской интеллигенции, которая всю жизнь мечтает слиться с народом. Это делать совершенно необязательно. Больше того, этого не надо делать, потому что, как только вы это сделаете, вас съедят. Интеллигенция и так народ. Она — его передовая часть. Должна ли она испытывать постоянный комплекс вины? Наверное, должна. И должна ли она всё время мечтать опуститься, мечтать со своих высот куда-то сойти? Нет, не должна. Наоборот, она должна дотянуть до себя остальных.

Противоречие интеллигенции и…

Друг мой дорогой! Я совершенно с вами согласен в том смысле, который вкладывал в эту же коллизию Аксенов, об этом «Остров Крым». Народу не следует слишком сильно приближаться к интеллигенции, белогвардейскому Крыму не следует приближаться к России, потому что Россия его сожрет, потому что народ сожрет интеллигенцию. Потому что дело интеллигенции — быть лучшей, отдельной частью народа, быть в авангарде, а не стараться влиться обратно.

Но я говорю о другом. Не надо сливаться. Нет, я говорю о том, что надо вырабатывать формы контакта. В России они вынужденно вырабатываются. Потому что когда в Америке реднек условный из Арканзаса не поймет представителя университетской Америки, им просто…

Съезжаться-то они съезжаются, но в какой степени Украина готова их принять и в какой степени она сама готова свою матрицу переформатировать — вопрос.

Иногда у меня очень оптимистический взгляд на это. Иногда, особенно как почитаешь то, что они пишут о России, видна какая-то совершенно непонятная злоба, направленная на всё русское абсолютно (что, по-моему, всё-таки является неким перебором даже в условиях ныне идущей войны). Мне обидно за русскую литературу, за русское сознание, которое объявляется тотально рабским. Всё-таки это одной краски. Я могу понять механизмы, по которым это происходит, но количество озлобленных дураков, конечно, зашкаливает. Это нормально, это бывает.…

Видите ли, замысел Аксёнова был неясен, пока он не начал на наших глазах забываться. Конечно, то, что Аксёнов тогда, верный своей теории полифонического романа, предпочёл упаковать серьёзные и глубокие идеи «Острова Крым» в такую авантюрно-провокативную и во многих отношениях масскультовую форму — это сослужило роману, наверное, не очень хорошую службу. Наверное. Потому что всё-таки сам по себе «Остров Крым» — это роман очень серьёзный, роман о том, что интеллигенции не следует стремиться к слиянию с народом; народ её съест — и она ничего не изменит. Нужно уметь обосабливаться, нужно уметь прокапывать проливы и выстраивать мосты. «Проложите, проложите хоть тоннель по дну реки»,—…

Лопушанский. Потому что только Лопушанскому свойственно это ощущение пафоса и жесточайшей насмешки. И потом, понимаете, чтобы «Остров Крым» поставить, надо быть очень культурным человеком. И скажу вам больше: чтобы экранизировать Аксенова, надо Блока знать хорошо. А вот в последнем фильме Лопушанского «Сквозь темное стекло», который самим названием своим указывает на цитатность, Блок играет важнейшую роль. Блок вообще мне кажется главным поэтом двадцатого века. Впрочем, это я просто повторяю старую мысль Лакшина. И мне представляется, что хорошее знание Блока и для понимания Окуджавы, и для понимания Аксенова, и для понимания Горенштейна абсолютно необходимо. Потому что Блок понимает…

Понимаете, вне контекста сериала «Оттепель» это все рассматривать нельзя. Но, конечно, совершенно очевидно, что там герои одержимы таким примитивным мачизмом, поэтому война полов для них — часто упоминаемая тема. Надо сказать, что и вообще для оттепели, для самого периода, характерны, как это тогда называли в аннотациях, «обостренные нравственные поиски нашего современника», а если называть это нормальным языком, то это ситуация постоянной войны. Войны идеологической, войны полов, в том числе. Потому что хемингуэевские мачо жаждали реализации, никакой реализации, кроме бесчисленного количества партнерш, я думаю, они себе позволить не могли, как и герой Цыганова в…

Ну что вы? Наоборот, «Скажи изюм» — это книга освобождения, в том числе освобождения от родины, от ее гипнозов, но это все-таки книга, которая из драмы и из травмы отъезда делает праздник. Очень депрессивны были последние советские сочинения Аксенова. Депрессивен был «Остров Крым» с его абсолютно трагическим финалом, депрессивен насквозь был «Ожог» (он говорил: «Сам я его разлюбил, это истерическая книга»), абсолютной депрессией проникнуты «Поиски жанры», и прорыв, счастье вдруг, когда он перестал соблюдать тысячу условностей, улетел на свободу — эстетическую и политическую,— это, конечно, «Скажи изюм». Это книга, которая остается некоторым призывом к самому себе: «Скажи…

Тем, что новеллистика Аксенова — это вообще самое лирическое, самое прямое выражение его душе; лучшее, что он написал. Я, конечно, «Ожог» и «Остров Крым» ставлю выше всех его романов, очень высоко ставлю «Кесарево свечение», как такой экспериментальный метароман, такой великолепный; очень люблю «Редкие земли» — больше, чем первые две части трилогии детские. Я позднего Аксенова вообще люблю, и, конечно, «Негатив положительного героя» — гениальный сборник. Потрясающее стихотворение в прозе «Досье моей матери» — как он читал, вот это «И подыхаю со скуки…». Ох, какой страшный текст и как здорово написан. Но ранние его рассказы люблю чрезвычайно, и они добрые. Там Аксенов не пережил еще…

«Бумажный пейзаж» – это такая ретардация. Это замечательный роман про Велосипедова, там героиня совершенно замечательная девчонка, как всегда у Аксенова, кстати. Может быть, эта девчонка самая очаровательная у Аксенова. Но сам Велосипедов не очень интересный (в отличие, скажем, от Малахитова). Ну и вообще, такая вещь… Видите, у писателя перед великим текстом, каким был «Остров Крым» и каким стал «Ожог», всегда бывает разбег, бывает такая «проба пера».

Собственно, и Гоголю перед «Мертвыми душами» нужна была «Коляска». В «Коляске» нет ничего особенного, nothing special. Но прежде чем писать «Мертвые души» с картинами русского поместного быта, ему нужно было на чем-то перо отточить. И…

Нет, «Серебряный голубь», который я лично считаю вершиной Белого-прозаика или, по крайней мере, последним текстом, где он еще контролирует своих демонов,— так вот, он об ошибочности совсем других идей. Проблема героя там в том, что он хочет сблизиться с народом, а народ хочет его сожрать. И любовь его к прекрасной, страшной, рыжей, грязной, синеглазой жене главного сектанта, столяра,— это любовь скорее умозрительная, теоретическая. Не то чтобы она его чем-то пленила, он просто видит воплощение в ней неких сил. Вообще Дарьяльский — в известном смысле, конечно, автопортрет. Весьма неслучайна его фамилия, связывающая его с Дарьяльским ущельем. Он действительно такое скорее ущелье, бездна,…

Дело в том, что трикстер всегда один. Он разрушает мир, а женщина, в общем, собирает его и нуждается в этом собирании, в строительстве гнезда, поэтому рядом с трикстером женщина невозможна. Все попытки приписать Христу любовь к Магдалине, будь то в талантливом исполнении Пастернака или в бездарном исполнении Дэна Брауна, одинаково обречены. Вот вы приводите «Полуденного вора» — как бы серьезную схему, заложенную в основание масскультного произведения. Действительно, случаи, когда женщина помогала бы трикстеру, единичны. Может быть, это ситуация, условно говоря, Ходжи Насреддина, когда у него есть спутница, достойная его. Надо сказать, что, странствуя, он всегда оставляет её дома. В…

Было четыре текста в 70-е, которые содержали такое мета-описание, метафорическое описание (и вообще мета-описание, потому что это описание, распространяющееся на все сферы жизни) советского опыта. Это «Пикник на обочине» Стругацких (советская мета-история такая), это «Дом на набережной» Трифонова, это «Остров Крым» Аксенова (описание советской интеллигенции в виде Крыма) и «Сандро из Чегема» Искандера, то есть попытка найти идеал для существования интеллигенции в статусе малого народа. Малый народ не отличается экспансией, он скромен, он хранит свои традиции, у него есть культ дома. Что мы можем? Мы можем стать похожими на Чегем. Что может взять интеллигенция от архаики? Вот этот…

«Бумажный пейзаж» – это такая ретардация. Это замечательный роман про Велосипедова, там героиня совершенно замечательная девчонка, как всегда у Аксенова, кстати. Может быть, эта девчонка самая очаровательная у Аксенова. Но сам Велосипедов не очень интересный (в отличие, скажем, от Малахитова). Ну и вообще, видите, у писателя перед великим текстом, каким был «Остров Крым» и каким стал «Ожог», всегда бывает разбег, бывает такая «проба пера».

Собственно, и Гоголю перед «Мертвыми душами» нужна была «Коляска». В «Коляске» нет ничего особенного, nothing special. Но прежде чем писать «Мертвые души» с картинами русского поместного быта, ему нужно было на чем-то перо отточить. И вот он на…