Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература
Кино
Религия

Почему в сериале «Следствие ведут знатоки: Полуденный вор» странствующий неуловимый одиночка так нелепо попадает в тюрьму из-за женщины? Есть ли примеры в литературе и в кино, когда женщина помогает такому типу?

Дмитрий Быков
>100

Дело в том, что трикстер всегда один. Он разрушает мир, а женщина, в общем, собирает его и нуждается в этом собирании, в строительстве гнезда, поэтому рядом с трикстером женщина невозможна. Все попытки приписать Христу любовь к Магдалине, будь то в талантливом исполнении Пастернака или в бездарном исполнении Дэна Брауна, одинаково обречены. Вот вы приводите «Полуденного вора» — как бы серьезную схему, заложенную в основание масскультного произведения. Действительно, случаи, когда женщина помогала бы трикстеру, единичны. Может быть, это ситуация, условно говоря, Ходжи Насреддина, когда у него есть спутница, достойная его. Надо сказать, что, странствуя, он всегда оставляет её дома. В большинстве странствий остается ишак, глуповатый друг, а представить себе влюбленного Насреддина мы можем, скорее, теоретически.

Я очень мало могу назвать таких примеров, когда женщина помогала бы трикстеру, но, как правило, их отношения, как например, отношения Зоси Синицкой и Бендера заканчиваются трагически, разрывом заканчиваются, потому что женщина отлично понимает, что трикстер без нее обойдется. Даже если она в него влюблена, даже если она понимает, что с ним она всегда будет счастлива, с ним ей всегда будет интересно, она все-таки понимает, что это ненадолго, и он не надежен. А женщина ищет прежде всего надежности. Хотя и понимания, и гармонии, конечно, тоже. Чрезвычайно трудно придумать примеры. Может быть, из аксеновского «Ожога», когда главному герою (Саблеру или Пантелею), разделившемуся на пять ипостасей, сопутствует такая женщина Алиса. Или, скажем, в том же «Острове Крым» Лучникова спасает несколько раз Таня. Но и Таня гибнет, так что, по всей вероятности, лучше женщине побыстрее закончить отношения с трикстером, чтобы он оставался её самым ярким воспоминанием. Чтобы они друг о друге с нежностью помнить, а сближаться им для этого не обязательно.

Собственно говоря, отношения Лучникова с Таней не постоянные, это не стабильный и не перманентный роман. Это, если угодно, такой любовный пуантилизм: сегодня встретились, завтра встретились, а остальное время с нежностью вспоминают друг о друге.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Какие вопросы затрагивает Юрий Слёзкин в книге «Дом правительства»?

Было четыре текста в 70-е, которые содержали такое мета-описание, метафорическое описание (и вообще мета-описание, потому что это описание, распространяющееся на все сферы жизни) советского опыта. Это «Пикник на обочине» Стругацких (советская мета-история такая), это «Дом на набережной» Трифонова, это «Остров Крым» Аксенова (описание советской интеллигенции в виде Крыма) и «Сандро из Чегема» Искандера, то есть попытка найти идеал для существования интеллигенции в статусе малого народа. Малый народ не отличается экспансией, он скромен, он хранит свои традиции, у него есть культ дома. Что мы можем? Мы можем стать похожими на Чегем. Что может взять интеллигенция от архаики? Вот этот…

Как вы относитесь к роману «Бумажный пейзаж» Василия Аксенова?

«Бумажный пейзаж» – это такая ретардация. Это замечательный роман про Велосипедова, там героиня совершенно замечательная девчонка, как всегда у Аксенова, кстати. Может быть, эта девчонка самая очаровательная у Аксенова. Но сам Велосипедов не очень интересный (в отличие, скажем, от Малахитова). Ну и вообще, такая вещь… Видите, у писателя перед великим текстом, каким был «Остров Крым» и каким стал «Ожог», всегда бывает разбег, бывает такая «проба пера».

Собственно, и Гоголю перед «Мертвыми душами» нужна была «Коляска». В «Коляске» нет ничего особенного, nothing special. Но прежде чем писать «Мертвые души» с картинами русского поместного быта, ему нужно было на чем-то перо отточить. И…

Что печального в книге «Скажи «изюм»» Василия Аксенова?

Ну что вы? Наоборот, «Скажи изюм» — это книга освобождения, в том числе освобождения от родины, от ее гипнозов, но это все-таки книга, которая из драмы и из травмы отъезда делает праздник. Очень депрессивны были последние советские сочинения Аксенова. Депрессивен был «Остров Крым» с его абсолютно трагическим финалом, депрессивен насквозь был «Ожог» (он говорил: «Сам я его разлюбил, это истерическая книга»), абсолютной депрессией проникнуты «Поиски жанры», и прорыв, счастье вдруг, когда он перестал соблюдать тысячу условностей, улетел на свободу — эстетическую и политическую,— это, конечно, «Скажи изюм». Это книга, которая остается некоторым призывом к самому себе: «Скажи…

Какой русский режиссер справился бы с экранизацией романа «Остров Крым» Василия Аксенова?

Лопушанский. Потому что только Лопушанскому свойственно это ощущение пафоса и жесточайшей насмешки. И потом, понимаете, чтобы «Остров Крым» поставить, надо быть очень культурным человеком. И скажу вам больше: чтобы экранизировать Аксенова, надо Блока знать хорошо. А вот в последнем фильме Лопушанского «Сквозь темное стекло», который самим названием своим указывает на цитатность, Блок играет важнейшую роль. Блок вообще мне кажется главным поэтом двадцатого века. Впрочем, это я просто повторяю старую мысль Лакшина. И мне представляется, что хорошее знание Блока и для понимания Окуджавы, и для понимания Аксенова, и для понимания Горенштейна абсолютно необходимо. Потому что Блок понимает…

Не могли бы вы перечислить лучшие книги о ГУЛАГе и лучшую лагерную прозу?

Из того, что я могу порекомендовать — Демидов. Сейчас вышло несколько его книг. Георгий Демидов — человек, который был, наверное, единственным из всех солагерников Шаламова, о котором Шаламов отзывался положительно, потому что в нем сохранилась живая душа. Я не могу однозначно рекомендовать прозу Шаламова, потому что это не для всех. Хотя как искусство, пока Шаламов не начал повторяться три раза на каждой странице, пока не начал иссякать его словарный запас, пока он сохранял рассудок, он был, конечно, лучшим писателем этой темы. Это просто как эстетическое явление наиболее мощное. Ну и как идеологическое тоже, потому что с Шаламовым, с его ненавистью к самой антропологии проекта «человек», с…