Войти на БыковФМ через
Закрыть
Лекция
Литература

Василий Аксенов, «Остров Крым»

Дмитрий Быков
>250

В 1981 году уехавший из России Василий Павлович Аксёнов наконец разрешил издательству «Ардис» напечатать ― пока по-русски ― свой законченный в 1979 году, ходивший до этого в самиздате роман «Остров Крым».

Надо сказать, что из всей прозы Аксёнова, даже включая «Звездный билет» с его скандальной фантастической славой, даже включая «Апельсины из Марокко» или «Коллег» с их экранизацией, «Остров Крым», безусловно, самый удачливый аксёновский роман. Самый удачливый, хотя до сих пор он не экранизирован, и это очень жаль. Я уверен, что это в довольно близком времени произойдет, потому что актуальность этой книги только возрастает с годами.

«Остров Крым» ― это самый известный, самый читаемый, самый тиражируемый, переиздаваемый, обсуждаемый аксёновский роман. Не в последнюю очередь это случилось потому, что аксёновская книга выдержана в жанре такого треша, боевика. Надо сказать, что Аксёнова этот жанр интересовал всегда. Он хотел быть понят своей страной, перефразируя Маяковского, хотел быть читаем, хотел быть читаем и на Западе тоже.

Первый его эксперимент в этом жанре ― это попытка написать втроем роман «Джин Грин ― неприкасаемый», такой советский вариант Джеймса Бонда, выполненный как бы Гривадием Горпожаксом, эсквайром, хотя Гривадий Горпожакс ― это Григорий Поженян, Василий Аксёнов и Овидий Горчаков. Горчаков, человек с разведкой в прошлом, консультировал книгу, Поженян, человек с десантным опытом и морским, выдумывал весь экшн, а Аксёнов, будем откровенны, за всех её писал. Получилась очень веселая история, и, как ни странно, в Советском Союзе это произведение было издано.

А вот «Остров Крым» ― это попытка написать боевик, тем не менее с очень важной философской подкладкой. В этом романе, который в 1981 году появился в «Ардисе» и сразу стал проникать в Россию, тиражироваться, читаться, ― я отлично помню эту черно-белую обложку в нашем доме, ― все понимали, что вот это надо хранить в страшном секрете, потому что это совершенно за гранью всех советских приличий.

Эта книга, в отличие от аксёновского «Ожога», написанного сложно, авангардно, полифонично, маскируется под именно боевик, и в этом её большая проблема. Да, она легко усваивается, да, она легко читается, но драма в том, что она на самом деле очень глубокое и серьезное высказывание, и не зря Аксёнов посвятил его памяти своей матери Евгении Гинзбург, главного человека в своей жизни.

Сюжет «Острова Крым» напоминать уже бессмысленно, его знают все. Это история в жанре такой альтернативки. Альтернативная история очень бурно расцвела в Америке начиная с 1973 года. Выходили сборники статей по альтернативной истории: а что, если бы в этой точке бифуркации повернули не туда? А что, если бы?.. Собственно, ещё Пушкин, помните, задавал себе этот вопрос: «А что, если бы Лукреция сумела ускользнуть от Тарквиния? Не произошло бы растления, самоубийства, в конце концов Рим остался бы цел».

А что, если бы во время Великой Отечественной войны или ещё раньше, во время гражданской, удалось бы разбомбить перешеек и Крым оказался бы островом? Что было бы, если бы в конце десятых ― начале двадцатых укрывшаяся там российская интеллигенция, окопавшаяся там белая гвардия, если бы в 1922 году случился бы реальный перекоп? Не просто Перекоп, как называется эта местность, а вот перекопали бы эти три версты песка и Крым оказался бы отделен от России. Что бы случилось тогда?

Там бы построена была отдельная недоступная, хорошо обороняющаяся, глубоко фундированная белая республика безо всякой монархии, с парламентаризмом. Уцелела бы такая белая Россия, интеллигентная Россия. Растили бы устриц, выстроили бы роскошные здания, дорога Симферополь ― Ялта, столь любимая и мною, и миллионами других сверстников и более всего любимая Аксёновым, конечно, превратилась бы в роскошную высокогорную трассу, на которой производилось бы знаменитое ралли «Антика».

Кстати говоря, в девяностые годы такое ралли произошло, и на него приехал Аксёнов. На его глазах свершилась его фантастика. Он тогда, кстати, сказал, когда в «Артек» приехал: «Проблема не в том, чтобы вам перекопать перешеек. Проблема в том, чтобы выстроить мост в Турцию. Вот это проблема!». Но этого не произошло.

Естественно, что в «Острове Крым» стартовая коллизия выглядела тогда совершенно фантастичной. Но естественно, что, описывая вот эту фантастическую коллизию, Аксёнов очень точно первым почувствовал, что главным занятием интеллигенции острова Крым будет мечта о воссоединении, мечта о присоединении Крыма к России, о воссоединении с большой Россией.

Надо сказать, что, вообще говоря, этот маленький клочок земли, этот островок, наверно, имеет какое-то особенное, ― не скажу геополитическое, потому что это фашистский термин по сути, ― но имеет какое-то особое географическое и нравственное значение, какое-то пограничное. Не зря Мандельштам сказал: «Где обрывается Россия над морем черным и глухим».

«Остров Крым» ― это то, что Аксёнов в рассказе «Победа» назвал «непреодолимым желанием захватить поле H8. Поле H8 было бугорком любви». Вот Крым ― такой бугорок любви в Черном море, как выразился один американский автор, клитор Черного моря, простите. Вот этот бугорок все хотят захватить.

И, конечно, то, что он в России несколько раз был уже спусковым крючком великих перемен, очень не случайно. Крымская война обнажила всю пустотность и никчемность царствования Николая I и, по некоторым данным, послужила причиной его самоубийства. Не знаем, сам ли он умер или помог себе. Крым был последней точкой сопротивления белой армии.

Крым стал темой аксёновского романа. И ― страшно, как в русской истории всё наглядно ― именно человек по фамилии Аксёнов возглавил Крым на некоторое время после его (назовем вещи своими именами) присвоения Россией. Некоторые скажут «возвращения», не будем спорить о терминах. Не будем забывать стихи Тютчева, которыми он приветствовал возвращение Крыма после крымской войны, когда Горчаков его вернул: «Море лобзает берег свой родной».

Крым, при ничтожности его размеров и при абсолютной его, в общем, экономической убыточности, ― даже как курорт он не состоялся, он любимый курорт советских людей, не более, ― он почему-то ужасно важная точка. И вот Аксёнов это почувствовал. Естественно, что главная мечта интеллигенции острова Крым, левой интеллигенции ― это слияние с большой Россией. Есть там и правая интеллигенция, которая настаивает, наоборот, на том, чтобы отколоться, чтобы ни малейших компромиссов, чтобы с большевиками полная вражда.

Но главный герой Лучников, который, собственно говоря, потомок замечательного дворянского рода белоэмигрантского, который аристократ и сын аристократов, типичный аксёновский герой, байронит, супермен, который в свои 45–47 абсолютно гора мышц, и при этом знаток всех боевых искусств, и при этом редактор газеты «Русский курьер», богач, миллионер, дамский угодник, любимец всеобщий, ― Лучников, как все совестливые русские герои, одержим отнюдь не суперменством, отнюдь не мачизмом. Он одержим страстным желанием любой ценой объединиться с Россией, с большой Россией.

Лучников дружит с некоторыми прогрессистами со старой площади. Лучников знакомится с представителями так называемой Русской партии, довольно влиятельной тогда, русскими националистами, которые пытались национально-монархическую идею подкинуть партии в качестве руководства к действию, евреев всех извести, устроить тотальные фильтры и абсолютно русскую верхушку.

Таких людей было много в журнале «Наш современник» или «Молодая гвардия»: Викулов, Иванов, всякого рода комсомольские секретари вроде Павлова и так далее. Вся эта публика лихорадочно пыталась построить себе такой советский, красно-белый вариант монархии. Сегодня эту идею до известной степени разделяет Проханов. Такие русские нацисты у Аксёнова описаны.

Лучников пытается завязать знакомства среди российской интеллигенции, приглашает их в Крым, наводит связи всяческие. А любимое его развлечение ― это путешествовать по России. И вот там потрясающая сцена, когда он в мерзлом, страшном, грязном автобусе где-то под Смоленском, насколько я помню, слушает кликушу, которая на весь этот автобус кричит, слушает эту древнюю страшную Россию. Ему представляется, что это зов родины. Когда он в своем крымском особняке мечтает о единении с Россией, он слушает, бесконечно переслушивает эту пленку. Для него это на микрокассетнике самая дорогая память о России.

Ну и не будем, конечно, забывать, что у Лучникова страстный роман со знаменитой спортсменкой, а ныне телекомментаторшей Татьяной. Эта Татьяна в Москве успешно замужем, но она периодически прилетает к Лучникову, их страстный роман возобновляется, возобновляется связь двух прекрасных образцовых особей, зрелых любовников, у которых много чего в прошлом, и это для них до сих пор самое дорогое, как ни странно.

И вот удивительное дело: когда Лучников достигает своей цели, когда Россия входит в Крым и начинает завоевывать это доброе, открытое, прекрасное, богатое пространство, первой жертвой становится Таня. И Лучников в финале романа хоронит своих любимых, потому что здесь, конечно, Аксёнов наследует своему любимому поэту, которого он бесперечь цитирует, наследует Блоку.

Главная тема «Двенадцати» ― это смерть женщины. Да, Россия совершила рывок, да, Россия перешла к революции, она умудрилась построить, пока ещё не построить, но, по крайней мере, заявить новое общество. И первое, что происходит, ― убивают Катьку. Об этом сам Блок говорил:

Есть одно, что в ней скончалось

Безвозвратно,

Но нельзя его оплакать

И нельзя его почтить,

Потому что там и тут

В кучу сбившиеся тупо

Толстопузые мещане

Злобно чтут

Дорогую память трупа —

Там и тут,

Там и тут…

То есть нельзя оплакать эту вечную женственность, потому что все вокруг оплакивают свои капиталы, свои (00:12:05) и своё мещанское благополучие. Но главное, что было в стране, её вечная женственность ― это убито. И поэтому Таня в «Острове Крым» гибнет первой. Гибнет то лучшее, что в России было.

Если вдуматься в этот роман достаточно глубоко и перестать рассматривать его как актуальную политическую антиутопию, приходится признать, что главная мысль Аксёнова ― это мысль о полной непреодолимости вот этого пролива между народом и интеллигенцией. Если интеллигенция не хочет, чтобы её сожрали, если она не хочет, чтобы её изнасиловали, она не должна искать сближения с народом, она должна быть от него как можно дальше.

Это очень правильное и очень справедливое, как мне кажется, мнение, потому что сближение вот с этой массой, сближение с большинством, с той подлинной Россией, как они её понимают, приводит к взаимному уничтожению, к аннигиляции. Интеллигенция должна соблюдать свою отдельность. Она не должна думать о вине перед народом, что сказал ещё Шаламов, она не должна пытаться этот народ исправить. Она его лучшая часть, да, она плоть от плоти его, но она оторвалась, она ушла в свободное плавание. И никак засыпать этот пролив, никак наводить эти мосты не нужно.

Когда эта антиутопия осуществилась и Россия, пользуясь правом сильного, забрала Крым без особенных сомнений, стало осуществляться предсказанное Аксёновым. Вместо того, чтобы расцвести в России, Крым прежде всего заболел всеми её болезнями, и поэтому разочарование в этой акции стало уже массовым, хотя о нем ещё вслух предпочитают не говорить.

Конечно, никто из крымчан не хочет вернуться в Украину. Им этого собственное достоинство не позволяет. Вероятно, единственный вариант для Крыма ― это автономное бытие. Он должен быть сам по себе, никому не принадлежащий, как всякий нормальный остров, и это тоже Аксёновым предугадано.

Это же касается и интеллигенции. Быть ни с кем, быть самой по себе, упражняться в том экзистенциальном одиночестве, в котором так успешно упражнялся Аксёнов, начиная с самого момента своего отъезда, никому ни свой ни здесь, ни на Западе, всеобщий друг, но ничей не единомышленник. И думаю, что это оптимальное будущее, которое интеллигенция рано или поздно себе построит.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Согласны ли вы, что Кабаков, будучи учеником Аксенова, шел по пути мачо-Хемингуэя, но под конец жизни занял примиренческую позицию?

Нет. У него не было примеренческой позиции. И консерватизм Кабакова был изначально, как и в случае Новеллы Матвеевой, формой неприязни к нуворишеству. Я писал об этом, и довольно точно об этом написала Татьяна Щербина. И Кабаков уже в 90-е годы никаких иллюзий не питал по поводу этой перестройки, он и к советской власти сложно относился, а ведь то, что началось в 90-е, было советской властью минус электрификация всей страны, минус просвещение, минус социальное государство. В остальном это была такая же советская власть, и ее очень быстро стали осуществлять бандиты, эстетика которых мало отличалась от советской. «Сердца четырех» Сорокина, которые написаны как раз о 90-х годах,— это…

Как вы относитесь к роману «Бумажный пейзаж» Василия Аксенова?

«Бумажный пейзаж» – это такая ретардация. Это замечательный роман про Велосипедова, там героиня совершенно замечательная девчонка, как всегда у Аксенова, кстати. Может быть, эта девчонка самая очаровательная у Аксенова. Но сам Велосипедов не очень интересный (в отличие, скажем, от Малахитова). Ну и вообще, такая вещь… Видите, у писателя перед великим текстом, каким был «Остров Крым» и каким стал «Ожог», всегда бывает разбег, бывает такая «проба пера».

Собственно, и Гоголю перед «Мертвыми душами» нужна была «Коляска». В «Коляске» нет ничего особенного, nothing special. Но прежде чем писать «Мертвые души» с картинами русского поместного быта, ему нужно было на чем-то перо отточить. И…

Что вы можете сказать о творчестве Анатолия Гладилина?

На меня самое сильное впечатление производило «Евангелие от Робеспьера». Я вслед за Львом Аннинским считал, что это лучшее его произведение, хотя на него была исчерпывающая пародия «Робеспьер прохилял в Конвент», но это не совсем так. Это глубокое сочинение. Ну и «Хроника времен Виктора Подгурского», конечно же… Рано он очень созрел. Мне больше всего нравился «Меня убил скотина Пелл», такой памфлет замечательный про журналы и полемику «Континента» и «Синтаксиса». Он, конечно, был замечательно тоже быстроумный человек. Мне кажется, что стилистически он уступал Аксенову, и Катаев несколько поспешил, называя его мовистом. Мне кажется, что стилистически он довольно стерт. Но все-таки…

Чем интересен сборник «На полпути к луне» Василия Аксенова?

Тем, что новеллистика Аксенова — это вообще самое лирическое, самое прямое выражение его душе; лучшее, что он написал. Я, конечно, «Ожог» и «Остров Крым» ставлю выше всех его романов, очень высоко ставлю «Кесарево свечение», как такой экспериментальный метароман, такой великолепный; очень люблю «Редкие земли» — больше, чем первые две части трилогии детские. Я позднего Аксенова вообще люблю, и, конечно, «Негатив положительного героя» — гениальный сборник. Потрясающее стихотворение в прозе «Досье моей матери» — как он читал, вот это «И подыхаю со скуки…». Ох, какой страшный текст и как здорово написан. Но ранние его рассказы люблю чрезвычайно, и они добрые. Там Аксенов не пережил еще…

Каково ваше мнение о творчестве Анатолия Алексина?

Я с Алексиным был немного знаком. Я интервьюировал его в Израиле (по-моему, в Тель-Авиве). Но знал я его еще по России. Как и большинство русских советских писателей, Алексин пережил свой творческий пик в 70-е годы. Надо сказать, что в 70-е годы все писали лучше всего: и Аксенов, и Вознесенский, Коваль, ну и Алексин.

Алексин был чистый young adult. Это не для детей и это не для взрослых. Это для подростка, который решает для себя тяжелые нравственные вопросы. Самым любимым произведением самого Алексина у него был «Поздний ребенок». Мне очень нравилось «А тем временем где-то», из которой Васильев сделал блистательную картину «Фотографии на стене» (и благодаря песням Окуджавы, и благодаря…

Что печального в книге «Скажи «изюм»» Василия Аксенова?

Ну что вы? Наоборот, «Скажи изюм» — это книга освобождения, в том числе освобождения от родины, от ее гипнозов, но это все-таки книга, которая из драмы и из травмы отъезда делает праздник. Очень депрессивны были последние советские сочинения Аксенова. Депрессивен был «Остров Крым» с его абсолютно трагическим финалом, депрессивен насквозь был «Ожог» (он говорил: «Сам я его разлюбил, это истерическая книга»), абсолютной депрессией проникнуты «Поиски жанры», и прорыв, счастье вдруг, когда он перестал соблюдать тысячу условностей, улетел на свободу — эстетическую и политическую,— это, конечно, «Скажи изюм». Это книга, которая остается некоторым призывом к самому себе: «Скажи…

Не могли бы вы рассказать об отношениях Василия Аксенова с матерью? Правда ли, что они не ладили?

Да нет, ну что вы! С Евгенией Гинзбург у него были практически идеальные отношения. Зная, что она умереть может скоро, он повез ее в европейскую поездку, где она впервые в жизни с французами поговорила по-французски. По Европе на машине поехал с ней. Конецкий, когда они разругались с Аксеновым (со стороны Конецкого это было очень отвратительно, со стороны Аксенова, конечно, это тоже было грубо, но Конецкий совсем нехорошо себя повел по отношению к Аксенову-эмигранту) писал: «Что есть, то есть: гулаговскую мамашу везти в Европу – это подвиг». И Аксенов это сделал.

Конечно, смерть Евгении Гинзбург была для Аксенова тяжелейшим ударом. Многие вспоминали, что он был на ее похоронах совершенно…

 «Стальная птица» и «Золотая наша Железка» Василия Аксенова – это дилогия?

Да, можно так сказать. Потому что они, во-первых, написаны подряд. А во-вторых, «Золотая наша Железка» – это, в общем, повесть о шарашке, которую Аксенов предполагал напечатать. Она в «Юности» уже была набрана, но в последний момент запрещена. 

«Стальная птица» – это повесть о Советском Союзе, я так понимаю эту вещь. Казалось бы, очень многие люди, глубоко понимающие Аксенова, интересующиеся им, обходят «Стальную птицу». Это повесть 1965 года, повесть глобального разочарования Аксенова в каких-то иллюзиях сосуществования. После 1963 года ему все, по-моему, стало понятно. Он предпринял такую смехотворную попытку компромисса, написав статью в «Правде». Ему потом всю жизнь ее…