Нет, «Серебряный голубь», который я лично считаю вершиной Белого-прозаика или, по крайней мере, последним текстом, где он еще контролирует своих демонов,— так вот, он об ошибочности совсем других идей. Проблема героя там в том, что он хочет сблизиться с народом, а народ хочет его сожрать. И любовь его к прекрасной, страшной, рыжей, грязной, синеглазой жене главного сектанта, столяра,— это любовь скорее умозрительная, теоретическая. Не то чтобы она его чем-то пленила, он просто видит воплощение в ней неких сил. Вообще Дарьяльский — в известном смысле, конечно, автопортрет. Весьма неслучайна его фамилия, связывающая его с Дарьяльским ущельем. Он действительно такое скорее ущелье, бездна, провал духа, пытающийся заполнить внутреннюю пустоту.
Что касается вот этой Матрены роковой, то действительно очень глубока мысль Белого о том, что мы там видим, условно говоря, источник, а там бездна. Что мы видим в сектах и народной вере источник просветления, а там зверство. И по большому счету, конечно, в изображении сект и сектантов пошел Горький в «Самгине», где Марина Зотова уже просто вождь чего-то сатанинского, чего-то омерзительного, притом что сама она — самая привлекательная героиня книги. Более привлекательная, чем даже Лидия Варавка. А вот в «Серебряном голубе» замечательно была угадана эта вечная ошибка, которая потом была повторена главным героем романа «Остров Крым», вот этим супермачо крымским, который попытался увидеть в большой России источник силы и обновления, а его просто слопали. Интеллигенту не надо слишком сближаться с бездной — бездна посмотрит в него.
Это, конечно — как замечательно написал Александр Эткинд,— «архетип слабого человека культуры», которого народ поедает. Но при этом это еще и великолепный образ этой героини рыжей, ведьминской. Это образ обманчивого, привлекательного зверства; героини, которая страдает, как ни странно, которая сама тяготится своей непроявленностью, своей похотливой жадностью. Это очень важная повесть-предупреждение, и слава богу, что Андрей Белый пошел в жизни другим путем, правда, ничуть не более спасительным. Я думаю, что в судьбе Дарьяльского отрефлексирована судьба АМД, Александра Михайловича Добролюбова, который стал вождем секты и пропал, исчез. Обнаружился, благодаря долгим архивным изысканиям, в конце войны в Нагорном Карабахе, где работал печником.
А почему секты становятся источником расследования народной веры? Потому что официальная церковь не имеет к народной вере никакого отношения, не выражает ее, не соотносится с ней, не зависит от нее, по большому счету. Да, она легализует какие-то его инстинкты, но, к сожалению, чаще они легализуются через так называемые «психические эпидемии», как называли в свое время в России поголовное сектантство на юге. Вот это действительно похоже на психическую эпидемию, да и «Белое братство» и было такой психической эпидемией. Впервые этот термин появился применительно к секте малеванцев, чрезвычайно интересной. Тоже они, в общем, как все такие секты, были эсхатологическими, апокалиптическими, тоталитарными по своей сути.
Русская народная вера постигается чаще всего или через хлыстов, или через скопцов, или через бегунов. Во всяком случае, тут нечего добавить к книге Эткинда «Хлыст», которая, на мой взгляд, и послужила рецепцией принятия, трактовки и восприятия народной веры в литературе Серебряного века. Книга сложная, довольно субъективная, некоторые выводы считаются там крайне полемичными, но мне все равно считается, что это лучшее исследование народной веры, отношений Пришвина, Блока, Горького к этой проблематике.
