Хлыст

Что значит «знаком»? Я знаком с Эткиндом лично очень хорошо, я с Эткиндом – что для меня величайшее достижение – на «ты». Знаком ли я с его творчеством? Я читал все, что он написал, кроме, может быть, каких-то юношеских работ, эскизов, и так далее. Все большие книги Эткинда, начиная с «Эрота и Психеи» и заканчивая «Russia against modernity», были для меня огромными событиями моей внутренней жизни. Я считаю, что Эткинд – не только великий ученый, это революционер в науке, создатель концепций. И все критики, которые предъявляют ему фактологические или иные претензии, просто не понимают масштаба этой личности. Мы по Эткинду уже сейчас изучаем колонизацию внутреннюю, историю ее противостояния модерну…

Не случайно, что многие спрашивают об этих сказках, потому что описанные в них ситуации — прежде всего «Золотой петушок» или «Сказка о попе и работнике его Балде» — все это становится пугающе актуальным. Ну, понимаете, не так уж много я могу назвать работ, которые бы анализировали прицельно пушкинские сказки. Помимо прицельно существующих многочисленных работ о фольклорности, народности Пушкина (все это, как вы понимаете, в сталинский период советского литературоведения активно насаждалось), я назвал бы прежде всего работу Ахматовой о фабульном генезисе «Сказки о золотом петушке». Она возвела это к Вашингтону Ирвингу и торжествующе обнаружила эту книгу у Пушкина в библиотеке.

А…

Они ее не презирают, они ею тяготятся, мучаются, они ненавидят себя за эту необходимость, и им это мешает. Вообще утопическая идея ранней советской власти была в избавлении от телесности. Александр Эткинд очень интересно прослеживает ее у Блока, в главе из «Хлыста», там подробно разбирается статья Блока о Катилине и объясняется, почему в этом стихотворении цитируется катулловский «Аттис» об оскоплении. Мысль Эткинда сводится к тому, что для Блока женщина — это напоминание о смерти, плотская сторона любви — напоминание о смерти, поэтому Христос для Блока не мужчина и не женщина, поэтому Катьку убивают в «Двенадцати». Убийство женщины — это та жертва, которую необходимо принести, потому что пол —…

Нет, «Серебряный голубь», который я лично считаю вершиной Белого-прозаика или, по крайней мере, последним текстом, где он еще контролирует своих демонов,— так вот, он об ошибочности совсем других идей. Проблема героя там в том, что он хочет сблизиться с народом, а народ хочет его сожрать. И любовь его к прекрасной, страшной, рыжей, грязной, синеглазой жене главного сектанта, столяра,— это любовь скорее умозрительная, теоретическая. Не то чтобы она его чем-то пленила, он просто видит воплощение в ней неких сил. Вообще Дарьяльский — в известном смысле, конечно, автопортрет. Весьма неслучайна его фамилия, связывающая его с Дарьяльским ущельем. Он действительно такое скорее ущелье, бездна,…

Для меня Ремизов – лучший русский прозаик Серебряного века, хотя конкуренция большая. Тут и Бунин, тут и Мережковский, тут и Гумилев с его критическими и прозаическими опытами (например, с совершенно гениальными «Веселыми братьями»), тут и Алексей Н.Толстой, и Замятин. Но для меня Ремизов – самый среди них непосредственный. Понимаете, я думаю, что Василий Васильевич Розанов как вдохновитель «Розановых писем» («Кукхи») уже имеет одну главную бесспорную заслугу перед литературой. «Кукха», конечно, гораздо лучше сделана, чем то, что Розанов писал сам. 

Ремизов – это абсолютно великий писатель. Я не затрагиваю его как мыслителя, да и не думаю, что он мыслителем был. Я думаю,…

Задебренные лесом кручи:
Когда-то там, на высоте,
Рубили деды сруб горючий
И пели о своем Христе.

Теперь пастуший кнут не свистнет,
И песни не споет свирель.
Лишь мох сырой с обрыва виснет,
Как ведьмы сбитая кудель.

Навеки непробудной тенью
Ресницы мхов опушены,
Спят, убаюканные ленью
Людской врагини — тишины.

И человек печальной цапли
С болотной кочки не спугнет,
Но в каждой тихой, ржавой капле —
Зачало рек, озер, болот.

И капли ржавые, лесные,
Родясь в глуши и темноте,
Несут испуганной России
Весть о сжигающем Христе.

Стихотворение он…

Вы впадаете в такую, как вы ее и упомянули, «ересь-скопчество», но в нее впадал и Блок, о чем замечательно писал Александр Эткинд в «Хлысте». Блоковская идея бесполости («входит Христос, не мужчина и не женщинах» — в набросках драмы о Христе) исходит из того, что пол напоминает о смерти. Именно поэтому двенадцать апостолов в поэме «Двенадцать»: они как бы убивают смерть, потому что пол — это напоминание о первородном грехе. Я думаю, что пол — это скорее мост к чему-то божественному. Но тут, видите, к сожалению, все тоже амбивалентно. Нет, я не думаю… Видите, провозгласить скопчество идеалом — это все равно что упразднить человека, потому что человек может быть преступником. Мне…

Понимаете, Платоновым должны заниматься все-таки профессионалы, типа Корниенко, типа Шубиной, типа Вигилянской — автора лучшей, на мой взгляд, статьи именно о корнях языка Платонова. Кстати, Евгения Вигилянская о Платонове — можно найти её в Сети. Там доказано, что Платонов так же радикально смешивает слои языка, как перемешивается в это время социум. И Платонов (там просто это показано) берет обычную фразу и слова в ней транспонирует в максимально разные регистры. Он берет, если угодно, максимально удаленные стилистически синонимы. Скажем, вместо «Портрета Дориана Грея» это было бы «Парсуна Дориана Серого» или Дориана Седого. Вот так. То есть из фразы, которая звучала бы совершенно…