Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Знакомы ли вы с творчеством Александра Эткинда? Какие его книги вы любите больше всего?

Дмитрий Быков
>50

Что значит «знаком»? Я знаком с Эткиндом лично очень хорошо, я с Эткиндом – что для меня величайшее достижение – на «ты». Знаком ли я с его творчеством? Я читал все, что он написал, кроме, может быть, каких-то юношеских работ, эскизов, и так далее. Все большие книги Эткинда, начиная с «Эрота и Психеи» и заканчивая «Russia against modernity», были для меня огромными событиями моей внутренней жизни. Я считаю, что Эткинд – не только великий ученый, это революционер в науке, создатель концепций. И все критики, которые предъявляют ему фактологические или иные претензии, просто не понимают масштаба этой личности. Мы по Эткинду уже сейчас изучаем колонизацию внутреннюю, историю ее противостояния модерну в России, историю ее «аутсорсинга», перевода своих ресурсов на бесконечное затягивание своей имперской стадии. Мы по Эткинду знаем русские секты. И, конечно, то, что он написал о сектантах, его книга «Хлыст» – это самое серьезное исследование русской религиозности, которое я видел. Вы можете, конечно, сказать, что я не видел серьезных исследований, а я вам скажу, что эта книга стоит для меня в одном ряду с великими откровениями Серебряного века, просто она написана на 50 лет позже.

«Хлыст» – это книга, которая впервые объяснила «Двенадцать» Блока, впервые объяснила эту  трагедию плоти, трагедию секса как смертности. Главный сюжет «Двенадцати» – как апостолы убили Магдалину, чтобы убить в себе мысль о смерти. Это великие исследования, невероятные по глубине. То, как он интерпретировал Ремизова; то, как он прочел Пришвина, тысячу лет числившегося певцом северной природы. Понимание сектантства у Эткинда невероятно глубоко.

Ну и конечно, «Внутренняя колонизация». И, конечно, «Кривое горе» – механизмы горя, переживания трагедии у разных народов… Нет, Эткинд – это великая голова. Кстати говоря, один из самых интересных интерпретаторов фрейдизма и продолжатель Фрейда чрезвычайно интересный. Я никого не хочу никогда задевать. Но если рядом поставить книги Эткинда и книги Слезкина, например (гораздо более популярного автора и стремящегося к этой популярности), то, я думаю, любая книга Эткинда, даже жизнеописание Буллита (200-страничная) будет многих тяжелее, будет тяжелее огромной «Эры Меркурия» и огромного «Дома правительства» Слезкина. То есть как ни крути, главное в филологии – это мысль. А Эткинд мыслит так отважно…

Я уж не говорю о том, что его термин «маленький человек культуры» (или «слабый человек культуры») – это термин, который исчерпывающе объясняет феномен «Серебряного голубя» Белого. И, вообще говоря, лучшее, что написано о Белом (помимо работ Долгополова в свое время, помимо Тамары Юрьевны Хмельницкой, которая сама была из антропософов и понимала, о чем говорила)… Но это, понимаете, современники. Вы знаете, я знал Хмельницкую: мне Хмельницкая объясняла, что такое антропософия. Вот, Слепакова нас познакомила. Тем не менее, по сравнению с тем, что написано о Белом сейчас, глава Эткинда о «Серебряном голубе» – это какое-то чудо проникновения в замысел.

Знаете, есть два человека – я и Майкл Вахтель (Вахтель – выдающийся специалист по Серебряному веку, специалист класса Богомолова, мало таких специалистов) Так вот, Вахтель ставит «Серебряного голубя» выше «Петербурга». И я. Знаете, почему? Потому что «Серебряный голубь» интереснее. И Дарьяльский более живой, чем Аблеухов. И вообще, Белый еще не порвал с традициями психологической прозы. Еще «Серебряный голубь» до какой-то степени домодерновая книга, домодернистская. Хотя вся проблематика там уже налицо.  Просто «Серебряный голубь» Ну кто-то может сказать, что он проще. «Петербург» читать – это камни ворочать. Особенно вторую редакцию 1923 года, которая на треть короче, которая гораздо невнятнее. Но даже в первой редакции 1913 или 1915 года «Петербург» производит впечатление гораздо более тягостное (что, наверное, входило в замысел). И потом, Белый Петербург не понимал, он же москвич. А вот «Серебряный голубь», усадебная жизнь – это он знает, это его родное. «Серебряный голубь» – очень хорошая книга. И то, что о ней написал Эткинд, многим ее объяснит. В любом случае, я всем настоятельно рекомендую Эткинда читать и, что самое главное, вести с ним диалог, над ним думать. Потому что его книги приглашают к размышлению.

Ну и потом, его травелоги и интертекст, книга об Америке («Россия и Америка в травелогах и интертекстах») тоже для меня была одним из открытий. Эткинд – это что-то (для меня, во всяком случае) недосягаемое. Я, когда его вижу, всегда испытываю счастье, что этот человек меня к себе подпускает.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему герои Андрея Платонова презирают физическую сторону любви?

Они ее не презирают, они ею тяготятся, мучаются, они ненавидят себя за эту необходимость, и им это мешает. Вообще утопическая идея ранней советской власти была в избавлении от телесности. Александр Эткинд очень интересно прослеживает ее у Блока, в главе из «Хлыста», там подробно разбирается статья Блока о Катилине и объясняется, почему в этом стихотворении цитируется катулловский «Аттис» об оскоплении. Мысль Эткинда сводится к тому, что для Блока женщина — это напоминание о смерти, плотская сторона любви — напоминание о смерти, поэтому Христос для Блока не мужчина и не женщина, поэтому Катьку убивают в «Двенадцати». Убийство женщины — это та жертва, которую необходимо принести, потому что пол —…

С чем связано появление в 19 веке явления — проклятый поэт?

Проклятые поэты, poètes maudits — это такие люди, как Верлен, Малларме, Рембо, Тристан Корбьер. Думаю, что практически все русские символисты причисляли себя к ним — и не только такие маргиналы, как Тиняков, но и вообще все адепты жизнетворчества. Я думаю, даже Брюсов с его культом труда, потому что он поэт русского садомазохизма,— поэт такого саморазрушения.

Видите ли, в чём дело? Почему они называют себя проклятыми? Дело в том, что нам всем, мне кажется, надо несколько пересмотреть своё отношение к модерну. Модерн — это ведь… Ну, собственно, я рекомендую всем книгу Таубера «Реквием по эго», где рассмотрена моральная составляющая модерна, его этика. Трудно о ней говорить, но можно. Так…

Что такое модерн? Верно ли, что любая прогрессивная идея — модерн? Можно ли тогда считать Платона модернистом?

Понимаете, Сократ был, конечно, модернистом для своего времени. У каждой эпохи есть свой модерн, и, если говорить о том, что я имею в виду под модерном, то я имею в виду, конечно, эпоху начала XX века, которая характеризуется совершенно конкретными чертами: в первую очередь, идеями моральной ответственности, идеями материалистическими в основе своей, идеями совершенно материального подхода к психологии, к биологической эволюции, к экономике. Маркс, Фрейд, Ницше и, в огромной степени, конечно, Дарвин,— вот четыре кита модерна.

Ницше, кстати, тоже вполне рационален в своей антицерковности. Он выступает за независимого человека, человека без предрассудков, человека…