Что значит «знаком»? Я знаком с Эткиндом лично очень хорошо, я с Эткиндом – что для меня величайшее достижение – на «ты». Знаком ли я с его творчеством? Я читал все, что он написал, кроме, может быть, каких-то юношеских работ, эскизов, и так далее. Все большие книги Эткинда, начиная с «Эрота и Психеи» и заканчивая «Russia against modernity», были для меня огромными событиями моей внутренней жизни. Я считаю, что Эткинд – не только великий ученый, это революционер в науке, создатель концепций. И все критики, которые предъявляют ему фактологические или иные претензии, просто не понимают масштаба этой личности. Мы по Эткинду уже сейчас изучаем колонизацию внутреннюю, историю ее противостояния модерну в России, историю ее «аутсорсинга», перевода своих ресурсов на бесконечное затягивание своей имперской стадии. Мы по Эткинду знаем русские секты. И, конечно, то, что он написал о сектантах, его книга «Хлыст» – это самое серьезное исследование русской религиозности, которое я видел. Вы можете, конечно, сказать, что я не видел серьезных исследований, а я вам скажу, что эта книга стоит для меня в одном ряду с великими откровениями Серебряного века, просто она написана на 50 лет позже.
«Хлыст» – это книга, которая впервые объяснила «Двенадцать» Блока, впервые объяснила эту трагедию плоти, трагедию секса как смертности. Главный сюжет «Двенадцати» – как апостолы убили Магдалину, чтобы убить в себе мысль о смерти. Это великие исследования, невероятные по глубине. То, как он интерпретировал Ремизова; то, как он прочел Пришвина, тысячу лет числившегося певцом северной природы. Понимание сектантства у Эткинда невероятно глубоко.
Ну и конечно, «Внутренняя колонизация». И, конечно, «Кривое горе» – механизмы горя, переживания трагедии у разных народов… Нет, Эткинд – это великая голова. Кстати говоря, один из самых интересных интерпретаторов фрейдизма и продолжатель Фрейда чрезвычайно интересный. Я никого не хочу никогда задевать. Но если рядом поставить книги Эткинда и книги Слезкина, например (гораздо более популярного автора и стремящегося к этой популярности), то, я думаю, любая книга Эткинда, даже жизнеописание Буллита (200-страничная) будет многих тяжелее, будет тяжелее огромной «Эры Меркурия» и огромного «Дома правительства» Слезкина. То есть как ни крути, главное в филологии – это мысль. А Эткинд мыслит так отважно…
Я уж не говорю о том, что его термин «маленький человек культуры» (или «слабый человек культуры») – это термин, который исчерпывающе объясняет феномен «Серебряного голубя» Белого. И, вообще говоря, лучшее, что написано о Белом (помимо работ Долгополова в свое время, помимо Тамары Юрьевны Хмельницкой, которая сама была из антропософов и понимала, о чем говорила)… Но это, понимаете, современники. Вы знаете, я знал Хмельницкую: мне Хмельницкая объясняла, что такое антропософия. Вот, Слепакова нас познакомила. Тем не менее, по сравнению с тем, что написано о Белом сейчас, глава Эткинда о «Серебряном голубе» – это какое-то чудо проникновения в замысел.
Знаете, есть два человека – я и Майкл Вахтель (Вахтель – выдающийся специалист по Серебряному веку, специалист класса Богомолова, мало таких специалистов) Так вот, Вахтель ставит «Серебряного голубя» выше «Петербурга». И я. Знаете, почему? Потому что «Серебряный голубь» интереснее. И Дарьяльский более живой, чем Аблеухов. И вообще, Белый еще не порвал с традициями психологической прозы. Еще «Серебряный голубь» до какой-то степени домодерновая книга, домодернистская. Хотя вся проблематика там уже налицо. Просто «Серебряный голубь» Ну кто-то может сказать, что он проще. «Петербург» читать – это камни ворочать. Особенно вторую редакцию 1923 года, которая на треть короче, которая гораздо невнятнее. Но даже в первой редакции 1913 или 1915 года «Петербург» производит впечатление гораздо более тягостное (что, наверное, входило в замысел). И потом, Белый Петербург не понимал, он же москвич. А вот «Серебряный голубь», усадебная жизнь – это он знает, это его родное. «Серебряный голубь» – очень хорошая книга. И то, что о ней написал Эткинд, многим ее объяснит. В любом случае, я всем настоятельно рекомендую Эткинда читать и, что самое главное, вести с ним диалог, над ним думать. Потому что его книги приглашают к размышлению.
Ну и потом, его травелоги и интертекст, книга об Америке («Россия и Америка в травелогах и интертекстах») тоже для меня была одним из открытий. Эткинд – это что-то (для меня, во всяком случае) недосягаемое. Я, когда его вижу, всегда испытываю счастье, что этот человек меня к себе подпускает.
