Для меня Ремизов – лучший русский прозаик Серебряного века, хотя конкуренция большая. Тут и Бунин, тут и Мережковский, тут и Гумилев с его критическими и прозаическими опытами (например, с совершенно гениальными «Веселыми братьями»), тут и Алексей Н.Толстой, и Замятин. Но для меня Ремизов – самый среди них непосредственный. Понимаете, я думаю, что Василий Васильевич Розанов как вдохновитель «Розановых писем» («Кукхи») уже имеет одну главную бесспорную заслугу перед литературой. «Кукха», конечно, гораздо лучше сделана, чем то, что Розанов писал сам. 

Ремизов – это абсолютно великий писатель. Я не затрагиваю его как мыслителя, да и не думаю, что он мыслителем был. Я думаю,…

Она ни о чем. У Ремизова очень много таких произведений. Знаете, сколько я встречал толкований ремизовских снов, абсолютно абсурдных? Ремизов же, понимаете, поэт, и он вовсе не мастер формулировать идеи. Он транслятор состояний. А какая мысль в «Крестовых сестрах»? Ощущение покинутости; ощущение, что всем в мире заправляют крестовые сестры, такие Парки нового времени. Маракулин или Глотов — это же маленькие люди в их отчаянии и одиночестве. И Акумовна такая же. Это несчастные люди, их заброшенность. А «Красочки» — это история про то, как бес и ангел собирают цветы. Бес берет тех, которые смеются. Ангел призывает их каяться, а они губы кусают, им смешно. Кто засмеется, идет к бесу. Это описание…

Понятно, что наш век совсем не бронзовый… Свой Серебряный век мы пережили в 70-е годы, уже упомянутые. Там типологически очень много сходного. Я согласен с тем, что Блок — это поэзия стиля, но совершенно не согласен с тем, что это эпоха стилизации. Видите, такое пренебрежительное отношение к Брюсову мне совершенно несвойственно и непонятно. Где Брюсов стилизатор? Только во «Всех напевах», а «Tertia Vigilia» — это абсолютно самостоятельное произведение; кому-то нравится этот слог, кому-то не нравится. Мне кажется, что у Брюсова есть свой голос.

Бунин не стилизатор абсолютно, кого он стилизует в «Одиночестве»: «И ветер, и дождик, и мгла… Камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку…

Я много раз говорил, что Алексей Ремизов — один из моих любимых писателей. И даже дело не в «Крестовых сёстрах», а прежде всего это «Кукха: Розановы письма». И это при том, что я не люблю Розанова, но вот живая, страстная, горячая скорбь Ремизова по нему прекрасна. И «Подстриженными глазами» — замечательная книга. Я помню, когда Лукьянова переезжала ко мне в Москву, она привезла среди очень немногих книг, которые она взяла из Новосибирска… Это были Хлебников, Гумилёв и «Подстриженными глазами» и «Взвихрённая Русь» Ремизова. И я их перечитывал. Я очень люблю Ремизова за его сентиментальность, его слёзность, жар, непосредственность, за такую общую изобретательность и одновременно унылость его…

Я с этим согласен. Очень высоко ценю эту вещь, я люблю эту повесть. Я считаю Ремизова гениальным русским писателем. Это одно из самых мрачных, самых сильных, самых стилистически цельных произведений русской литературы. У Ремизова вообще мне всё нравится: и «Кукха: Розановы письма», и безумно мне нравится у него… Да на одно объяснение того, что такое «кукха», могла бы уйти вся программа (вот эта звёздная влага жизни, звёздная сперма, влажность). Безумно нравится мне и «Подстриженными глазами», и «Взвихрённая Русь». Меньше нравятся «Пруд», «Часы» и вообще его ранняя беллетристика. «Крестовые сёстры» — книга, на которой он переломился, книга, с которой он начался. Вот Глотов и Маракулин —…

Я не в восторге от прозы Александра Кондратьева, в особенности  от романа «Сатиресса». Он такой, понимаете, типичный литератор второго ряда Серебряного века, знакомый со всеми. На шесть лет старше Блока, понимаете… Он принадлежал к этой среде, он со всеми с ними общался, но он не был им равен. И его проза такая мифологическая. Это как у Дмитрия Цензора стихи. Хотя у него и проза была неплохая: я в свое время с увлечением читал. «Судьба Генриха Старка», например: когда к Генриху на улице подходят люди и со странным выражением говорят: «Ты умер, Генрих, ты умер».

Оказывается,  Генриха Старка принимают за Генриха Заблоцкого, у него был таинственный двойник. Но я давал часто…