Верно ли, что суть «Весны на Заречной улице» — несовместимость людей разных социальных групп?

Я бы дорого дал, чтобы прочитать этот кинороман полностью, отрывки из него когда-то печатались в неделе. И это была хорошая история. Видите, дело в том, что хорошей книги о Пушкине (кроме, может быть, гершензоновской «Мудрости Пушкина», да и то она далеко не универсальна) у нас нет, не получилось ни у Ходасевича, ни у Тынянова. Они, кстати, друг друга терпеть не могли. Может быть, только целостная, восстановленная русская культура могла бы Пушкина целиком осмылить. А в расколотом состоянии Пушкина уже как-то и не поймешь: ведь это как в финале у Хуциева в «Бесконечности», когда герой в молодости и герой в зрелости идут по берегам реки. Сначала ещё могут друг друга коснуться, а потом эта река все шире, и…

Наверное, потому, что режиссура — это как голос. Не почерк, который можно изменить, а голос, который изменить нельзя. Дело более физиологическое.

Я не знаю ни одного режиссера, который под псевдонимом снимал бы другое кино. Понимаете, если бы Хичкок назывался, например, Ивановым и захотел снимать русское кино, кино в русском духе — в духе Довженко, например — это всё равно был бы Хичкок.

Марлен Хуциев, уже здесь упоминавшийся, мне говорил, что кино — дело физиологическое. И главный физиологический показатель — длительность кадра. Он говорил: «Если кадр передержан или недодержан, я физиологически чувствую или неполноту, или избыточность, но физическое неблагополучие.…

Ничего страшного. Почему они поглощены советским мифом? Они живут советской жизнью, а в советской жизни было очень мало места, не занятого советскими реалиями. Может, потому и быт был так организован, что он поглощал все время. Когда им было быть другими-то? И, собственно, какой у них был опыт жизни, кроме советской? Ничего дурного в этом нет. Да, это трагедия такая, но они советские ребята, между прочим, неплохие. Этот советский человек был сложнее нынешнего во многих отношениях, да. Ничего в этом, по-моему, дурного нет.

Это не очень удачная картина, на мой взгляд. Понятное дело, что Хуциев — великий режиссер эпохи перемен или их ожидания, в 70-е чувствовал себя депрессивно, картину о Пушкине так и не смог снять (не дали, если быть объективным). А в 80-е он просто явственно выдыхался, и только перемены дали ему новые силы для гениальной неудачи «Бесконечности». Великий фильм, но, как мне кажется, несбалансированный. Бог с ним, пусть будет; Хуциев все равно гений. Некоторые куски «Бесконечности» качественно лучше всего, что тогда снималось, и неудачу целого можно за это и забыть.

«Послесловие» — это фильм довольно примитивный, тривиальный, как мне кажется. Хотя в нем и пытаются выискивать какие-то высокие…

Да нет, конечно! Понимаете, в том и проблема, что дорога отцов утрачена. Вот это состояние растерянности, которое отобразила Волчек. Ведь Волчек — это режиссер, активизировавшийся во второй половине оттепели, ближе к ее концу. Она режиссер экзистенциального трепета, экзистенциального отчаяния. Меня один ребенок на моем курсе зарубежки спросил: «А почему, по-вашему, экзистенциальные ощущения всегда сопряжены с тоской и тревогой?» Да потому что это встреча со своим «я», это всегда тревога, «Страх и трепет» кьеркегоровский — кстати, книга довольно важная. Ощущение своего «я» — это всегда ощущение трагическое, и ощущение растерянности крайней отображено в фильме «Застава…

Не знаю. Насколько я знаю, «Невечерняя» — это именно песня сугубо цыганская, просто она так называлась, а так история, генезис этого произведения мне неизвестен. Что он тянул с выходом — это совершенно очевидно, но, конечно, не для того чтобы получать финансирование на картину или какие-то другие бонусы. Тянул по понятным причинам, также тянул Герман с «Трудно быть богом», чтобы его Opus magnum вышел после его смерти. Или, по крайней мере, совпал с ней как-то. У Германа совершенно готова была картина. Там нужно было доозвучить какие-то косметические куски, а можно было и не доозвучивать, наверное. Он же менял там что-то, доводил до совершенства. Может быть, портил, не знаю. Я смотрел фильм в…

Очень странное сопоставление. Их ничто не связывает за исключением того, что оба грузины, и оба — дай бог им здоровья — последние представители своего поколения, которые присутствуют рядом с нами и от их присутствия легче становится дышать. Марлену Хуциеву 93 года, Георгию Данелия, насколько я помню, 88 лет. Они — последние представители оттепели, и они внесли в эту оттепель решающий вклад. Без фильмов Данелии (в особенности «Тридцать три», полузакрытого) и без «Заставы Ильича» Хуциева, без «Не горюй!» и без «Был месяц май!» не было бы ни кинематографа ни 60-х, ни 70-х. Они были формотворцы. Грузинское кино — это вообще такая особая школа европейского кино, связанная с тонкой, особо точной формой,…

Дело в том, что «Июльский дождь» — это фильм о разобщении. Фильм о том, как люди не могут больше вместе праздновать, разговаривать. Помните, какая вечеринка была у Хуциева в «Заставе Ильича», и какие скучные, я бы сказал, обреченные посиделки в «Июльском дожде». Мне кажется, что Алик — это там единственный персонаж, у которого есть хоть какой-то бэкграунд, какая-то надежда, потому что он — ветеран войны. Ему есть куда пойти, и это классическая хуциевская сцена. Тоже документальная, как и поэтический концерт в «Заставе Ильича», снятая с натуры. Внедренная в художественную ткань картины и совершенно там не чужеродная — где Визбор с ветеранами поет и обнимается у знаменитого сквера Большого…

Знаете, у меня была идея снять «Эвакуатора», потому что «Эвакуатор», вообще говоря, и писался как сценарий. И опцион на него был куплен, и трижды разные режиссёры за него брались. И всякий раз это приводило к получению небольших денег из-за того же опциона и к отсутствию позора, то есть фильм не получался. Я знаю, как снимать «Эвакуатора», и я когда-нибудь это сделаю, но думаю, что не сейчас.

Что касается остальных каких-то фильмов, экранизаций, идей. Мне кажется, что ближе всего мне была бы манера Хуциева, и я снял бы какой-то фильм про сейчас. Не знаю, по своему ли сценарию или по чужому, но мне интересна личность сопротивляющегося человека вот сегодня, человека, который бы сопротивлялся. Я в…