Ну, видите ли, это такая вот интересная особенность Советского Союза (о чем мы тоже, кстати, с Шахназаровым говорили): Советский Союз как наднациональный проект сложный был довольно щеляст, он предоставлял возможности найти нишу. И вот действительно, если у вас по тем или иным причинам остросоциальная картина или эстетская картина, или протестная картина не могла быть снята на «Мосфильме», вы могли её снять в Украине; а если у вас не получалось в Украине, вы могли её снять в Армении, в Азербайджане.

Ну, действительно у меня много друзей из Баку. В частности, Саша Альшванг, ныне проживающему в Штатах. И хотя мы оба в 80-м году были молодыми людьми (ну, Альшвангу — лет девятнадцать, а мне —…

Понимаете, было несколько гетто… Гетто же не всегда обречено на массовое истребление, иногда… Ну назовите это резервацией. Было несколько таких сфер, в которых можно было выжить. Это детская литература, это фантастика, и это дозволенная сатира. Как говорил мне, я помню, Данелия: «Всегда на съездах Союза кинематографистов отдельной строкой шли: «А теперь наши комедиографы — Данелия, Гайдай и Рязанов»». Это дало возможность Данелии, Гайдаю и Рязанову сказать несколько очень жестких вещей советской власти. Жанр — главное убежище. В конце концов, сугубо жанровое произведение Гривадия Горпожакса, а именно сочинение Аксенова, Поженяна и Горчакова «Джин Грин — неприкасаемый»,— там…

У меня сложные отношения с кинематографом Бергмана. У Данелии однозначно «Кин-Дза-Дза». Я считаю этот фильм величайшим из того, что он сделал. При этом я очень люблю и «Слезы капали» (он его считал самым совершенным своим фильмом), очень люблю и «Совсем пропащего». Более сложные отношения с «Не горюй!» (это такая олеография немножечко), но и «Мимино» мне очень нравится. Я никогда не понимал, про что картина, но всегда очень любил. И восхищает меня «Тридцать три». У Данелии ведь потрясающий режиссерский почерк: что бы он ни делал, он делает это талантливо. Но «Кин-Дза-Дза» кажется наиболее профессиональной, наиболее выверенной и наиболее остроумной его работой. При этом в меру трагическая, в…

Очень странное сопоставление. Их ничто не связывает за исключением того, что оба грузины, и оба — дай бог им здоровья — последние представители своего поколения, которые присутствуют рядом с нами и от их присутствия легче становится дышать. Марлену Хуциеву 93 года, Георгию Данелия, насколько я помню, 88 лет. Они — последние представители оттепели, и они внесли в эту оттепель решающий вклад. Без фильмов Данелии (в особенности «Тридцать три», полузакрытого) и без «Заставы Ильича» Хуциева, без «Не горюй!» и без «Был месяц май!» не было бы ни кинематографа ни 60-х, ни 70-х. Они были формотворцы. Грузинское кино — это вообще такая особая школа европейского кино, связанная с тонкой, особо точной формой,…

Это любимый фильм самого Данелии Георгия Николаевича. Для меня совершенно очевидна идея этого фильма: вот это зеркало проникло в глаз, человек стал видеть правду, как она есть. Но нужно ли ему видеть эту правду? Потому что ведь это зверство. Ведь вместо того, чтобы солидаризироваться как-то с миром, он начинает видеть его объективно. Понимаете, этот феномен «солидарного зрения», «солидарного прочтения» — ему очень много достаётся от хороших литературоведов, но на самом деле смотреть на жизнь всё-таки надо взглядом солидарным, потому что иначе ты видишь всё время одно отталкивающее, одно омерзительное. Мы принимаем за правду, ещё раз говорю, худшее, что можем сказать о себе и людях, а это не…

Нет, не всегда. Вообще расстояния сокращаются, в том числе между планетами, и средства связи улучшаются. «Кин-Дза-Дза!» — великий фильм. Я поздравляю Георгия Николаевича Данелию, одного из моих любимых режиссёров и любимых собеседников. Я считаю, правда, что мультфильм «Кин-дза-дза-дза» — он как бы изобретательнее, мощнее и как-то духовно многозначнее, чем там картина. Но и она мне ностальгически бесконечно дорога, и я тоже её всё равно очень люблю. Там, кстати, очень хорошо в этом самом… в мультфильме безвоздушное пространство. Когда они попали, он говорит: «Здесь воздуха нет, но ты молодой, ты привыкнешь». Вот всё-таки гений Георгий Николаевич!

То, что это, собственно говоря, не трагикомедии (это такое определение слишком поверхностное). Это сказки, такие печальные сказки в духе Володина, но, по-моему, лучше, чем у Володина. А особенно я люблю «Кин-дза-дза!» и «Слёзы капали». Но люблю и грузинский цикл, очень люблю и «Тридцать три». По-моему, Данелия — и замечательный сатирик.

Я с Данелией много раз разговаривал, и всякий раз… Конечно, лучше, чем он, не сформулировать. Он тоже человек скрытный. Он, когда начал делать мультипликацию, сказал: «Самое удивительное, что она делается слоями, раскладывается послойно. Я понял, что и жизнь делается слоями. И вот моё кино — это тот слой, которого не видно, но без которого всё не имеет…

Да помилуйте! Глубже очень смешная комедия, у Жоры Крыжовникова очень смешные комедии. Да и вообще комедий масса, просто надо же не просто смешить, не просто хохмить. Нужно немножечко намекать на такую саму абсурдность бытия, как у Данелии, или делать такие трагикомедии философские как у Рязанова, потому что Рязанов очень глубоко осмысливал советскую жизнь. Это сейчас стало понятно. Нужно уметь, что ли, смотреть на это все под новым углом, а не просто выезжать за счет харизмы Камеди Клаба. И тогда, я думаю, все будет, да и сейчас это есть.

Прежде всего, это был круг интернациональный. Уж еврейским его ограничивать было его чрезвычайно недальновидно. Но эта была способность развлекать и высмеивать тогдашних отрицательных героев, имея в виду их же аудиторию. Для них же, на их языке. Как говорили, что соцреализм — это способность хвалить начальство в доступной ему форме, а советская юмористика — это способность говорить правду в доступной начальству или доступной обывателю форме. Райкину, Жванецкому, Карцеву и Ильченко иногда удавалось выскочить за эту грань, но в целом, понимаете, на их концерте хлопали и смеялись те же самые люди, которые выводились на сцену в качестве объектов сатиры. Это очень горько, но это так. И, конечно,…

«Солёный лёд», «Опять название не придумывается». Не будем сбрасывать со счётов, что Конецкий был еще и прекрасным сценаристом: это и «Путь к причалу», и в огромной степени «Тридцать три» (ну, там придумал историю Ежов, но расписал её Конецкий).

Конецкий в русской, советской литературе осуществлял довольно интересную миссию — он, невзирая на свой такой моряцкий бэкграунд, якобы простоватый, невзирая на свою грубоватую манеру, был одним из самых замечательных модернистов. Он трансформировал вообще-то жанр. И, как ни странно, он работал в одном направлении с Катаевым, который называл это всё мовизмом. Такая эссеистская бессюжетная проза, что-то вроде «Нового романа» во Франции. Это…