Вера Панова — одна из самых удивительных карьер в советской литературе. Вера Панова была хорошим журналистом в родном Ростове-на-Дону, о временах своей молодости она написала прекрасную книгу «Сентиментальный роман», где есть живая горячая ностальгия по временам безумной и радостной атеистической молодости. Вера Панова получила прекрасное образование, очень хорошо выучилась писать коротко, лаконично, ясно. Пережила почти все то, что выпало на долю советской женщины ее поколения, муж ее попал в лагеря, любимый Борис Вахтин, человек, о котором она всю жизнь вспоминала, как о солнечной вспышке в своей жизни. Она так его любила, что умудрилась добиться двух свиданий с ним, ездила дважды к нему, а потом его убили в лагере.
Потом она оказалась под оккупацией в 1941 году, пробиралась из-под осажденного Ленинграда на осажденную же Украину, чудом пробилась. Там у нее просто было родовое гнездо, она надеялась там пересидеть как-то войну. Потом, когда освободили вот это местечко, куда она шла, она работала два года в санитарном поезде, и собственно, вот этот материал работы в санитарном поезде и стал основой «Спутников», первого ее большого романа. Хотя она стала еще до войны популярна как драматург, ее первая пьеса на Всесоюзном конкурсе была отмечена.
Но по большому счету, «Спутники» — ее первое художественное произведение, и самое удивительное здесь то, что женщина эта, никогда прежде не писавшая художественной прозы, в 1944 году начала работать над романом, но это в сущности, еще была проба пера, что эта женщина, никогда художественной прозы не писавшая, вдруг написала такой совершенный текст.
«Спутники» это проза, которую можно сравнить, пожалуй, ну разве что с прозой Павла Нилина, такого тоже замечательного советского прозаика и сценариста. Все помнят его рассказ «Дурь», из которого получился фильм «Единственный, или впервые замужем». Они с Пановой вообще похожи. Оба начинали как довольно ортодоксальные романтики коммунистического мировоззрения, довольно быстро они потом все поняли, потом горький скепсис появился в их сочинениях. Они были с виду образцовые советские классики, а вместе с тем брали достаточно серьезные и глубокие темы, и главной их чертой было стилистическое, вы не поверите, изящество, почерк, вот эта отточенность, то, что само по себе уже заявляет высокую ценность человечности, культуры и так далее.
Почерк Пановой, а у нее вообще был почерк безупречный, каллиграфический, почерк Пановой в прозе это сухость, точность, острота, короткие фразы, наотмашь бьющие детали. «Спутники» написаны очень лаконично, и на фоне такого пресного, пышного теста советской прозы, такого блинного и рыхлого, они смотрятся просто как какая-то точная стальная конструкция, как часовой механизм прелестный.
Ну и, конечно, герои Пановой, вот что особенно ценно. Там же, собственно, и сюжета-то никакого нет, но главная прелесть — это эволюция героев, переход их в то самое четвертое состояние вещества, о котором шла речь.
Персонажи Пановой, они из самых разных сфер. Это врач, главный врач этого санитарного поезда, который такой, из бывших еще, дореволюционных, но при этом такой кремневый доктор из советской литературы, да и из дореволюционной литературы тоже, немножко похожий принципиальностью своей на чеховских врачей. Конечно, не на тупого и самодовольного доктора Львова, а, скорее, на доктора Дымова. Он, с одной стороны, человек чрезвычайно жесткий, чрезвычайно сложный, с ним работать невероятно, он требователен дико. С другой, он очень милосерден и очень хорошо разбирается в людях, и чужд вот этой мании советской подозрительности. Он такой образцовый воинский начальник, классический военврач.
Есть там медсестра, вечно озорующая, вечно обдумывающая, как мальчик, очередную шалость, иногда довольно рискованную. Есть там, разумеется, и свой завхоз, который очень простой, очень советский типаж, но тем не менее, когда нужно, способен он на абсолютные чудеса «доставания», как это называлось на советском жаргоне. Есть раненые, довольно широкая галерея этих типов. Там не так много героев, вещь-то довольно камерная. Но есть раненые, иногда совсем мальчишки, иногда пожившие, битые жизнью солдаты.
Но главная-то тема в чем, почему они, собственно, спутники, почему вещь так называется? Главная история все та же, пожалуй, та же, что и в «Теркине», превращение народа в плазму, в новое состояние вещества. Когда во время войны, странствуя рядом, эти люди, вполне заурядные, и иногда, может быть, в быту совершенно невыносимые, открывают в себе какой-то невероятный источник внутренней силы. Вот это странная штука. Почему эта вещь, которая, казалось бы, не должна была Сталину понравиться, и которая была и напечатана с большим скрипом, потому что, ну как, автор был под оккупацией. У Пановой не самая безупречная биография — жена репрессированного, была на оккупированных территориях. Кстати говоря, Панова там же, под оккупацией, еще под Ленинградом, умудрилась написать роман-сказку «Который час», сказку, которую она рассказывала дочери, наверное, самое смешное и злобное советское антифашистское произведение, которое она так и не сумела напечатать при жизни. Даже в 1962 году это выкинули из ее собрания сочинений, и только в 1982 в «Новом мире» эта вещь увидела свет, когда самой Пановой уже десять лет как не было на свете.
Но Панова, писатель, в общем, далеко не ортодоксальный, совсем не советский по многим параметрам, умудрилась эту вещь мало того, что напечатать, правдивую, честную, временами натуралистичную, но больше того, она умудрилась Сталинскую премию получить. Что же, собственно говоря, так Сталину в этой вещи понравилось? Вот два есть текста в русской литературе, которые парадоксальным, непонятным образом получили Сталинскую премию. Это «В окопах Сталинграда» и пановские «Спутники», напечатанные в 1946 году.
Почему, что Сталину могло там понравиться? Ну, помимо того, что у него был, хотя и узкий, но все-таки кое-какой художественный вкус, Заболоцкий говорил, что Сталин при всем своем мужестве все-таки еще человек старой культуры, он кое-что читал. Мало того, что ему понравилась хорошо написанная вещь, ему понравилась главная для него тема — тема, что есть преимущество народа, что народ наш, он лучше, чем все остальные народы, в этой войне участвовавшие. А лучше он потому, что у него есть три главных качества, эти три главных качества в повести Пановой отражены.
Во-первых, ее главные герои прошли революцию и гражданскую войну, они люди немолодые. И мы понимаем, что революция и гражданская война, полный крах мира пережитый, действительно дал им небывалую, невероятную закалку. И у Европы такого закала нет. Все-таки Первая мировая война не была для Европы столь масштабной катастрофой, как революция для России. Эти люди не прошли крещение огнем.
Вторая черта, очень важная. Эти люди привыкли жить в лишениях, и потому, когда им надо чем-то жертвовать, они с легкостью к этому относятся. Там же один герой говорит, что способность к подвигу, к жертве — это русская черта. Это Сталину очень нравилось, вероятно. Во всяком случае, это было воспринято всей пропагандой и критикой, это было воспринято как норма, наш человек привык жертвовать. Сталин же поднял в свое время тост за терпение. Вот это терпение народа, то, что для Пановой, на самом деле, трагедия, это было принято как норма. Да, наши люди жертвуют, и наши люди готовы, а может быть, им и умирать не страшно, потому что они жизнь видели, в основном, такую, с которой не жалко расставаться.
И третий момент, который для Сталина, я думаю, и для всех читателей этой вещи был подсознательно особенно важен. Советское общество бессословно, в нем есть бывшие дворяне, а есть бывшие беспризорники. А кстати говоря, многие беспризорники это тоже бывшие дворяне. Есть обыватели, есть колхозники, есть интеллигенция, и все они смешаны в один конгломерат. Вот эта абсолютная бессословность, это отсутствие родовых, имущественных, образовательных границ, это перемешанность всего общества — это залог его стойкости и монолитности. Да, мы все разные, но мы все равны, и выходит дело, что унификация советской жизни помогла выстоять в войне.
Вот тут вопрос не однозначный, на самом деле, помогла она или нет. Наверное, помогла, потому что если бы не колоссальные горизонтальные связи этого общества, вертикальная жесточайшая диктатура давно бы его убила. Но в России, в результате ли революций, в результате ли общины, эти горизонтальные связи существуют. Мы все спутники в одном санитарном поезде, и мы все с поразительной легкостью возвращаемся в это состояние. То есть русский человек всегда внутренне готов отказаться от всего, пожертвовать всем и сорванный с места поехать куда-то в санитарном поезде. Эта страшная готовность расстаться со своим статусом и объединиться с миллионами таких же как ты, она подсознательно в русской душе живет. И вот об этом Панова.
А я не знаю, хорошо это или плохо. Очень может быть, что это плохо, потому что в конце концов, для войны такая ситуация прекрасна, но не все же время воевать. Понимаете, надо же когда-то и жить. А для жизни такая монотонность и перемешанность общества совсем не хороша. Для жизни она, может быть, даже и рискованна, когда все общество как колбаса. Но как бы мы ни относились к этой перемешанности, она нас тем не менее спасает, потому что именно своими горизонтальными простроенными своими связями мы и спасаемся от истребления. Если бы не вот эти странные землячества, соседства, одноклассничества, сетевые сообщества, если бы не это, мы бы давно просто не вынесли русской жизни.
А «Спутники», как ни странно, это повесть о сетевой структуре, о том, как немедленно она выстраивается, и о том, как быстро мы встраиваемся в нее, отбросив все индивидуальное. Вот это, наверное, было воспринято. Больше вам скажу, этот роман получил вторую жизнь, когда в 1972 году вышел фильм знаменитый, «На всю оставшуюся жизнь» он назывался, и песенку эту знаменитую:
На всю оставшуюся жизнь
Запомним братство фронтовое,
Как завещание святое
На всю оставшуюся жизнь.
Эту песенку написал Петр Фоменко вместе с сыном Пановой, носившим фамилию ее мужа Вахтина. Они написали эту песню, которая стала потом одной из самых популярных военных советских песен. И фильм этот, в котором играли Эрнст Романов, Алексей Эйбоженко, Валерий Золотухин, он регулярно показывается, вот эта черно-белая скромная пятисерийная картина стала напоминанием о войне и о том, вот об этой постоянной внутренней скрытой теплоте, по-толстовски говоря, которую испытать мы все время рвемся. Мы все спутники, мы все в одном санитарном поезде, и даже сойдя с него, мы будем вечно жалеть о времени, когда жили в этой огромной и странствующей, мучительной, неудобной, рискованной коммунальной квартире.
Меня как-то в комментариях спросили, «Чем объяснить такие слабые тексты Пановой потом?». Я не думаю, что у нее были слабые тексты. Понимаете, для меня Панова как раз писатель очень сильный. И вот сейчас отмечали бурно пятидесятилетие фильма Файта «Мальчик и девочка», это ведь тоже ее сценарий, с Бурляевым замечательная картина. Она написала прекрасную повесть «Конспект романа». Действительно, я не думаю, что сейчас имеет смысл писать большие романы. Понимаете, жизнь рабочего простого обывательского Ленинграда, окраинного Ленинграда, она у нее изображена лучше, чем где-либо. Ее проза очень кинематографична, очень зрима, и поэтому Данелия и Таланкин сделали такой сильный фильм «Сережа», это был их дебют. Да из нее вообще много наделали, из ее прозы. И ее «Лики на заре. Историческая проза» очень хорошая, но я лично больше всего люблю ее роман «Времена года», в особенности в редакции 1958 года, это сильная книга. Я не беру сейчас ее детективный сюжет, он довольно иллюзорен, но вот тайные, страшные, тоже звериные тайны советского подсознания, страшная изнанка советского человека, она там показана довольно здорово. И все это потому, что Панова умела изящно и точно писать. Почерк говорит о человеке больше, чем любая другая анкета.
