Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература
История

Как вы относитесь к творчеству Демьяна Бедного? 

Дмитрий Быков
>25

О Демьяне Бедном я довольно много написал в «РК ХХ». Я считаю его жертвой сталинского реванша. Он, в общем, был плохой поэт, хотя очень неплохой версификатор. Он умел быть убедительным, музыкальным и даже по-своему вдохновенным. Он, конечно, очень примитивный автор, хотя его поэма «Слезай с печки!» интересна как будущий прообраз поэм Евтушенко. Это поэма, в художественную ткань которой с одинаковой легкостью входят частушки, листовки, газетные цитаты, читательские письма. Это поток сознания в виде поэмы, а вовсе не фельетон, как многие писали. 

Но у Демьяна Бедного случилась беда большая: он не понял сталинского главного поворота, поворота к 30-му году, поворота к тому, что русский реванш состоялся. «Мы теперь, конечно, не можем отрицать великого значения национал-патриотизма, потому что Россия – это родина Ленина. Именно в таковом качестве мы теперь патриоты. Россия – первая страна, в  которой восторжествовал космополитизм. И в этом качестве мы патриоты». Это, конечно, бред.

Но в сегодняшней России действительно восторжествовала (очень временно) идея национальной исключительности; идея, с помощью которой Сталин пытался объединить страну в 30-е; идея, на которой он выстроил всю риторику конца 40-х, уже окончательно фашизируемую. Сегодня Сталина называют главным борцом с русофобией. На самом деле Сталин – это главный борец с космополитизмом, главный борец с международной солидарностью, если угодно. Для него идея национальной исключительности – это родная, важная идея.

И Демьян Бедный, нечаянно, сам того не зная, попал под жернова этой борьбы. Сначала за фельетон «Перерва», когда из-за одной железнодорожной аварии пошла гигантская кампания по перестройке российской идеологии. Кстати, молодец будет тот человек, который напишет роман «Перерва»; роман о том, как из-за этой железнодорожной аварии сначала огромная кампания борьбы с бесхозяйственностью развернулась, а потом  – огромная кампания национализма: «Да, мы страна бесхозяйственная и растяпистая, но ругать себя за это мы больше не будем, потому что мы страна великая». И вышло постановление от 8 декабря 1930 года о фельетоне «Слезай с печки!». То есть о неправильной реакции Бедного на Перерву. А Перерва – это же вообще такая до некоторой степени метафора перервавшейся русской истории. Вот кто бы написал такой роман!

Кстати говоря, эта идея, я думаю, вдохновляла Леонида Леонова, когда он с этого начала свою «Дорогу на Океан». Но «Дорога на Океан» не получилась. Иными словами, получился роман о другом: он отвлекся на Курилова, а писать надо было не о Курилове, не о старом большевике. Писать надо было о том, как из-за этой катастрофы произошел главный идеологический переворот в истории России, переворот от революции к  национал-революции. И, соответственно, из-за этого неизбежной стала и Вторая мировая война.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
В каком возрасте и как вы узнали о сталинских репрессиях и красном терроре?

Когда я впервые узнал. У вас дома есть рано научившийся читать ребенок, к тому же этот ребенок часто болеет и в школу не ходит (а я до удаления гланд болел ангинами довольно часто и даже бывал на домашнем обучении по несколько месяцев). Это кончилось, гланды мы выдрали, и я даже стал слишком здоров. Но было время, когда я проводил дома очень много времени и все это время читал. Слава богу, библиотека у матери была огромная, собранная за долгие годы, начиная с первой покупки Брюсова на первую стипендию и кончая огромным количеством книг, унаследованных из далеких времен – из бабушкиной, из прабабушкиной коллекций (типа «Голубой цапли»). Многое утратилось при переездах, но многое было.

Так вот,…

Почему, несмотря на то, что ГУЛАГ детально описан, он до сих пор не отрефлексирован?

Люблю цитировать (а Шолохов еще больше любил это цитировать): «Дело забывчиво, а тело заплывчиво». Он не был отрефлексирован, потому что огромное количество людей радовалось ГУЛАГу. Нет большей радости для раба, чем порка другого раба или даже его убийство.

Слепакова в поэме «Гамлет, император всероссийский» (это поэма о Павле Первом, определение Герцена, вынесенное ею в заглавие): «Из тела жизнь, как женщина из дома, насильно отнята у одного, она милей становится другому». Замечательная плотность мысли. Да, это действительно так. И для раба нет больше радости, чем ссылка, тюрьма или казнь другого раба, а иногда – надсмотрщика. Об этом тоже позаботились. Иными…

Правда ли, что роман «Наследник из Калькутты» Штильмарк писал под давлением лагерного начальника — Василевского, которого он включил в соавторы? Не могли бы вы поподробнее об этом рассказать?

Когда была идея экранизировать «Наследника из Калькутты», я предполагал писать сценарий в двух планах, в двух плоскостях. К сожалению, это предложение было отвергнуто. Половина действия происходит в лагере, где Штильмарк пишет роман, а половина — на судне, где капитан Бернардито рулит своими голодранцами-оборванцами, причём и пиратов, и лагерников играют одни и те же артисты. То есть совершенно понятно, что прототипами этих пиратских нравов были люди с зоны; советские лагерные нравы, гулаговские. Это действительно лагерная проза, но при этом тут надо вот какую вещь… Там в конце у меня было очень хорошо придумано, когда Штильмарк уходит на свободу, освобождается, а капитан Бернардито…

Как вы считаете, положительные образы советской власти созданы пропагандой в СМИ или в литературе? Какие произведения о работе ЧК, КГБ, Сталина и Ленина вы считаете наиболее достоверными?

Ну, видите ли, мне кажется, что здесь больше всего, если уж на то пошло, старался кинематограф, создавая образ такого несколько сусального человечного Ленина и мужественного непоколебимого Сталина (о чем мы говорили в предыдущей программе). Но в литературе, как ни странно, Ленин почти отсутствует.

Что касается чекистов, то здесь ведь упор делался на что? Это был редкий в советской литературе дефицитный, выдаваемый на макулатуру детективный жанр. И в силу этой детективности (ну, скажем, «Старый знакомый» Шейнина или «Один год» Германа), в силу остросюжетности сочинения про чекистов читались с интересом. А про шпионов? А «Вот мы ловим шпионов»? Ведь когда писали про чекистов — это же не…

Почему вы считаете, что позднее творчество Михаила Булгакова — это хроника расторжения сделки с дьяволом?

Очень легко это понять. Понимаете, 30-е годы не только для Булгакова, но и для Тынянова (для фигуры, соположимой, сопоставимой с Булгаковым), для Пастернака, даже для Платонова,— это тема довольно напряженной рефлексии на тему отношений художника и власти и шире. Когда является такое дьявольское искушение и начинает тебе, так сказать, нашептывать, что а давай-ка я тебе помогу, а ты меня за это или воспоешь, или поддержишь, или увековечишь тем или иным способом,— фаустианская тема.

Для Булгакова она была очень актуальна, болезненна в то время. Очень он страдал от двусмысленности своего положения, когда жалует царь, да не жалует псарь. Ему было известно, что он Сталину интересен, а тем не…