Я думаю, что правильнее всего прочесть какого-нибудь хорошего киноведа на эту тему. Ну, если говорить о моих каких-то ощущениях, то это такой странный парадоксальный гимн человеку, который не удовлетворяется ничем. Это портрет человека на фоне космоса, понимаете, на фоне абсолютного пространства. А чем собственно человек лучше? И в чем принцип главный его существования? Не только же в экспансии. Там не зря мелькает эмбрион в финале. Мне кажется, что «Космическая одиссея» — это такой, ну, гимн человеческой неостановимости, человеческой безумной жажде движения, познания, эксперимента, чего угодно, такая попытка нарисовать портрет человечества на фоне космической эры. Вот космическая эра началась. Что мы несем в космос? Мы несем в космос нашу неудержимость. Да, может быть, это и гимн экспансии такой.
Ну и потом, конечно, понимаете, вот эта совершенно классическая сцена с компьютером, его постепенное отключение, которое как бы есть зеркало любой человеческой деградации, маразма, упрощения, такая страшная угроза этого упрощения… Помните, когда он отключает компьютер, компьютер его сначала умоляет, потом начинаются повторы фраз, выпадение звука, а наконец просто вой, рев такой страшный.
И потом, знаете, какая вещь? У большого художника не обязательно есть посыл в фильме, иногда это просто азарт и жажда формотворчества. Вот в этом фильме Кубрика заложена практически матрица всей космической фантастики шестидесятых и семидесятых годов. В общем, Тарковский в «Солярисе» отвечает на эту картину и тоже имеет её виду. Он считает, что человек несет в холодный космос, в холод и безликость космоса он несет не экспансию, не жажду знания, а мораль, свои попытки очеловечить космос. Ну, как собственно и у Лема это происходит. Лем зря-то от этого открещивается. Я имею в виду облучение океана энцефалограммой Криса, после чего океан начинает понимать, появляется вот эта розовая кружевная пена. Такая попытка, что ли, тоже сказать комплимент человеку. Это очень серьезный момент.
Мне кажется, что формотворчество, создание конструкции — это иногда более надежная и даже более увлекательная вещь, чем любой интеллектуальный посыл. Что хочет сказать музыка, да? Вот Кларк — он, наверное, что-то вкладывал. Ну, вы знаете, что роман он написал после, по мотивам сценария. «Космическая одиссея» — это кубриковская такая вещь, кубриковская проекция. Вот это его замечательное начало, старт с фильма под «Так говорил Заратустра», под эту знаменитую музыку, которая потом перекочевала, кстати говоря, во «Что? Где? Когда?»,— явно это привет, конечно не «Заратустре», а Кубрику. Это, мне кажется, такая действительно попытка заложить основу всех космических саг. И в «Звездных войнах» кубриковское влияние колоссальное. Я не представляю себе, как можно сегодня снимать космический фильм без влияния «Космической одиссеи». Это все равно, что снимать историческую драму без «Броненосца Потемкина».
