Я очень важным критерием удачности романа считаю то, что по нему можно снять фильм. То, что человек в процессе чтения этого романа представляет себе готовую экранизацию, сериал, и так далее. Вот «Улисс», например, может быть легко экранизирован. Конечно, в масштабе и формате сериала, но без каких-либо проблем. Я вообще считаю, что если вещь переводима на язык кино, то это залог того, что она в высшей степени кинематографична, то есть динамична, энергична в развитии, полна ярких характеров и персонажей. То есть есть что играть, есть что снимать.
А если я этого в литературе не вижу, то это, по-моему, просто скучно. Обратите внимание: большинство действительно великих прозаиков мечтали работать в кино. Набоков мечтал – и его мечта исполнилась, он экранизирован, и его «Лолита» принесла ему и деньги, и кинематографическую славу. И Кубрик назвал этот сценарий лучшим, когда было написанным в Голливуде. О кинематографической судьбе мечтали Аксенов, Фолкнер, кстати говоря. Не мешало ему быть фанатом кино, а то бы этот вид искусства его бы сильно увлек. Я думаю, что мечтать о работе в кино естественно. Я могу сколько угодно утешать себя тем, что мои вещи, кроме рассказа «Можарово» они практически не экранизируются. Но я могу себе говорить: вот, насколько это сложный язык прозы. На самом деле нет.
Кстати говоря, на все романы у меня куплен опцион. Куплен и на «Икс», куплен на «Остромова», куплен на «Оправдание». То есть кинематографичность в этих романах есть. А «Эвакуатор» я вообще писал как сценарий и успел заключить перед самой войной договор на его экранизацию и даже получить деньги. Я не знаю, когда будет эта экранизация, но уверен, что рано или поздно будет. Кстати, сценарий не мой, но он был написан очень качественно.
Так что кинематографичность для прозы – это скорее такое необходимое требование. И я не думаю, что литература упрощается, попадая на экран. Очень часто литература усложняется, попадая на экран. Сколько бы ни говорил Лем, что Тарковский упростил его замысел в «Солярисе», мне кажется, что Тарковский наоборот бесконечно усложнил этот замысел, сделал его многозначнее. В каком-то смысле он стал более лобовым, а в каком-то смысле он стал более символическим и глубоким.
