Вот это печальный вопрос, потому что Тарковский снял, помимо великолепной визуальной составляющей, прежде всего, конечно, визионерское кино. Он поставил вопрос о том, что человек всегда виноват. Как сформулировал Житинский в «Арсике», «невозможно быть живым и не виноватым».
Я, в общем, не разделяю этой точки зрения. При том, что Житинский для меня духовный отец и абсолютный кумир, я не люблю вот этого… Вернее, я люблю, чтобы человек себя считал виноватым, но не люблю, когда общество всё время считает, что мы ему что-то должны. Это очень неприятно.
Поэтому в «Солярисе», понимаете, взята одна и самая лобовая часть лемовского романа: Океан посылает нам тех, перед кем мы виноваты. Младенца в случае Бертона — покинутого им сына. Или прекрасную Хари, которая покончила с собой из-за Криса. Но у Лема же есть другая мысль — что логика Океана принципиально непостижима. Может, он создает эти фантомы, утешая нас? Может, он посылает нам тех, кого мы любили?
Непостижимость этой логики подчеркивается случаем Сарториуса. Мы же не знаем, что делал Сарториус с соломенной шляпой. Это очень страшно придумано — agonia perpetua. Вот почему соломенная шляпа? Золотой диск возникает. Соломенная шляпка, когда, помните, ребенок выбегает из комнаты Сарториуса? Мы же так и не понимаем, что это. Почему этот ребенок его так мучил, и почему он устраивал там agonia perpetua, продленную агонию. Это оставлено тайной. Лем не всё проговаривает.
Тарковский сделал более лобовую картину. Конечно, русская традиция всё время считать себя виноватым, а Бога карающим и требовательным — это в «Солярисе» воплотилась. А мне кажется, что Бог скорее играет с человеком, любуется человеком, помогает человеку. Человек — солдат в его отряде, а вовсе не объект его дознания.
