Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Что вы думаете о книгах Станислава Лема «Сумма технологии» и «Эдем»?

Дмитрий Быков
>50

Ну, это две разные вещи, в общем, и разный жанр абсолютно. «Сумму технологии», на мой взгляд, бессмысленно читать без «Суммы теологии», всё-таки Фома Аквинский — это для Лема очень важный предшественник и важный мыслитель. «Сумма технологии» — это интересная попытка такого католического мыслителя, каким Лем был безусловно, построить образ будущего. Он многое предугадал: миниатюризацию всего, огромную роль информации и социальных сетей, видимо, прекращение космической экспансии (там это угадано, и это печальный такой прогноз). В общем, «Сумма технологии» — это необходимое чтение для любого, кто хочет понять семидесятые годы.

В чём специфика этого времени? Я помню, что тогда в нашей семье, например, да и во многих таких интеллигентских семьях, интеллигентных, тогдашних (чтобы не употреблять грубое слово «интеллигентские»), «Сумма технологии» читалась, давалась на ночь, переписывалась, из рук в руки путешествовала. Я помню, что матери её дали на какой-то буквально недельный срок, и она пыталась это освоить с большим трудом.

«Сумма технологии» говорит не столько о будущем, сколько о состоянии умов в семидесятые. Вот это то самое, что зафиксировал Высоцкий и отчасти Шукшин: болезненный интерес к науке как субституту религии, попытка увидеть в науке (собственно в самом названии это заложено), в технологии новую теологию. Да и Лем же всегда собственно занимался теологией именно, он пытался в человеческих попытках построить новый мир и познать его увидеть почерк Бога.

И во многих отношениях… Посмотрите, сколько мифологических вещей уже осуществились: мы можем действительно с помощью голоса управлять машиной, есть уже самоходная карета, нас везущая без водителя. Да масса всего! Мыслепередача, телепатия. Всё это есть. На мой взгляд, такое сциентистское, наукоцентричное сознание, которое демонстрирует там Лем,— всё-таки при всей своей масштабности, при всей гениальности отдельных его догадок, мне кажется, это всё-таки дело тупиковое. Тупиковое в том смысле, что прогресс человечества всё равно всегда идёт с поправкой, всё равно чистая экстраполяция научного поиска оказывается недостаточной. Нужно задействовать какой-то не совсем мне понятный фактор — фактор души. Человек делает всё-таки не только то, что вытекает из логики его развития, а прежде всего то, что ему интересно. А интересно ему не всегда полезное.

Кстати говоря, вот кто бы мог предположить, что кино станет эволюционировать в сторону сказки, что появившееся 3D-изображение будет использоваться в основном для фокусов, а не для серьёзного морального послания, что социальные сети станут главной формой самоорганизации, абсолютно отменив собой и общину, и разные другие замечательные формы самоорганизации реальной, а вот виртуальная сеть станет таким действительно универсальным «отводом пара». То есть развитие человечества всё-таки происходит не по тем прогнозам, которые мы делаем.

Что касается «Эдема». В «Эдеме» есть наиболее, как мне кажется, привлекательный образ человека — это образ двутела, вот эта двойственность, когда есть огромное тело и на нём маленький, вот такой странный управляющий человечек. Вот это метафора двойственности человеческой природы — эти двутелы, которые действуют там. А в принципе это история, в которой не нужно искать, мне кажется, прямые социальные смыслы. Лем — он не всегда социолог, он иногда выдумщик, фантазёр. Как выдумка это, по-моему, очень привлекательно. Ну и, конечно, вот этот образ человека, в котором есть как бы душонка, обременённая трупом,— это один из лучших портретов человечества, который Лему когда-либо удавался.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему Станислава Лема пугает мир человекоподобных роботов, описанный в его рассказе «Дознание»?

Знаете, наверное, потому что робот, по Лему, утрачивал главные человеческие способности — сомневаться и ошибаться. Если вы помните, в «Дознании» Пиркс играл именно на том, что робот не умеет ошибаться. Пиркс ошибся, и ошибка оказалась спасительной. Понимаете, это как у Грина в одном рассказе: изобрели универсальную колоду карт, но эта колода дала единственный сбой, изобретатель умер. Потому что, по мысли автора и по мысли главного героя, он убил душу игры, убил ее непредсказуемость. Вот так и здесь: убивая идею самой игры, идею психологии свободной, убивая вообще идею непредсказуемости человеческой позиции, человеческого поведения, вы уничтожаете человека, и именно поэтому мир не…

Как вы относитесь к творчеству Лео Перуца?

Для меня Лео Перуц – мастер кафкианского уровня, один из величайших. Даже не «Мастер Страшного суда», а прежде всего «Маркиз де Боливар». Более изобретательно построенного романа я не встречал: там предсказание конструирует фабулу и обретает перформативную функцию. То, что маркиз де Боливар предсказал, сбывается. Это, конечно, гениальный роман совершенно. Ну и «Снег Святого Петра», ну и «Ночью под каменным мостом». Перуц был чем позже, тем лучше. Но и тем труднее ему было писать.

Конечно, вот этот «Мастер Страшного суда», «Мастер Страшного суда» – очень страшный роман, очень жуткий, готический. Перуц же вообще был математик и шахматист, поэтому его конструкции обладают великолепным…

Были ли знакомы Братья Стругацкие и Станислав Лем? Как они отзывались о произведениях друг друга?

Ну что значит «знали»? Они дружили. Лем во время своих приездов в Москву предостерегал Стругацких от работы с Тарковским, говорил им о том, что Тарковский очень глуп и подменяет его серьезную проблематику романа «Солярис» своими земными богоискательскими и иными установками. Он видел в нем безнадежного гуманитария.

Но Лем и Стругацкие, безусловно, находились в ситуации взаимного влияния. Я думаю, что «Насморк» и «Рукопись, найденная в ванне» повлияли на поздних Стругацких, в особенности на «За миллиард лет…». Некоторые идеи Стругацких, прежде всего пессимизм в отношении Странников, я думаю, повлиял на «Фиаско», повлиял на Лема, это невозможность контакта. Стругацкие тоже всю…

Есть ли какие-то особенности российского метасюжета в экранизации Андрея Тарковского книги Станислава Лема «Солярис»?

Вот это печальный вопрос, потому что Тарковский снял, помимо великолепной визуальной составляющей, прежде всего, конечно, визионерское кино. Он поставил вопрос о том, что человек всегда виноват. Как сформулировал Житинский в «Арсике», «невозможно быть живым и не виноватым».

Я, в общем, не разделяю этой точки зрения. При том, что Житинский для меня духовный отец и абсолютный кумир, я не люблю вот этого… Вернее, я люблю, чтобы человек себя считал виноватым, но не люблю, когда общество всё время считает, что мы ему что-то должны. Это очень неприятно.

Поэтому в «Солярисе», понимаете, взята одна и самая лобовая часть лемовского романа: Океан посылает нам тех, перед кем мы виноваты.…

Общались ли вы со Станиславом Лемом? Как вы оцениваете экранизацию Тарковского «Солярис» по одноименному роману Лема?

К сожалению, нет. Были возможности, и мог я в Польше с ним увидеться, но робость проклятая. Да и вряд ли он захотел бы меня видеть, честно говоря.

Фильм Тарковского оцениваю высочайшим образом, хотя ни малейшего отношения он не имеет к роману Станислава Лема. То есть, имеет, но такое, весьма и весьма касательное.

Станислав Лем был прав: это экранизация других представлений. Про другое фильм. В романе же всё довольно глубоко и неоднозначно. Может, он посылает им этих существ, этих фантомов (даже не могу сказать «эти фантомы» в таком неодушевленном выражении), потому что он всё-таки воспринимает их как живых. Может, Океан пытается сделать им таким образом одолжение, посылая тех, кого…

В чем отличие «Соляриса» Андрея Тарковского от «Соляриса» Станислава Лема?

В том, что, по мнению Тарковского, Солярис — это совесть. А по мнению Лема, Солярис — это неизвестная субстанция, которая, может быть, посылает им этих женщин или этих детей только как форму установления контакта; может быть, она приятное им делает, эта океаническая слизь. Мы же не знаем намерений Соляриса, зачем он это делает? Солярис — это память, а память всегда ограничена, всегда уже оригинала. И почему она посылает нам эти образы? Мы же не знаем: память — это пытка или величайшее благодеяние? То, что вы помните многих своих женщин, многих своих возлюбленных,— это для вас пытка или счастье? Мы же этого не знаем. А для Тарковского это проблема совести, и там много христианской символики, много…

Каково ваше мнение о фильме «Солярис» Бориса Ниренбурга 1968 года?

Вышло так, что я его посмотрел раньше. Его по телевизору показывали достаточно часто. Такой вахтанговскими силами сделанный, это не фильм, а телеспектакль. Он был, по-моему, трехсерийным, он хороший, я его с удовольствием посмотрел. Но, конечно, с Тарковским это не сравнишь. Потому что одно дело — честная экранизация Лема, которую Лем ставил очень высоко, а другое дело — чудо. Я много раз об этом рассказывал: когда я смотрю «Солярис», у меня проходит головная боль. Это чудо, это божественная картина.

Мне рассказывала Наталья Бондарчук, что, когда они разбирали декорацию библиотеки, все плакали. Потому что, действительно, какое-то чудо уходило из жизни. Я сколько бы ни смотрел «Солярс»…