Я бы отнёсся с негодованием, потому что самое сильное, что есть в «Апельсине»,— по-моему, финал. Понимаете, ведь у Энтони Бёрджесса не было выбора. Вы знаете, что он писал эту книгу для того, чтобы обеспечить семью. Он считал, что он обречён, что у него рак мозга, и была опухоль какая-то (видимо, не злокачественная). В общем, даже если ему поставили ложный диагноз, он после написания книги спасся, излечился, он как бы свою ужасную болезнь в образе этого Алекса выговорил, выбросил из себя и после этой книги прожил благополучно ещё 50 лет или около того. Он недавно умер, по-моему (Энтони Бёрджесс), во всяком случае уже на моей памяти. То есть «Заводной апельсин» — это был его единственный способ, как ему…

Это как раз очень естественно. Диккенс — вообще гиперболист большой и сказочник. Вот вы пишете, что при чтении «Заводного апельсина» Бёрджесса возникает аналогичное ощущение. Ну, Бёрджесс к нему и стремился. Бёрджесс фактически создал новый язык, на котором Алекс думает, с огромными заимствованиями русизмов (что Кормильцев переводил, кстати говоря, как тюркизмы, чтобы подчеркнуть их экзотичность): все эти «stari kashka», «молоко с ножами» и «всякий прочий kal», если вы помните. Конечно, такая гиперболизация реальности, её сознательное сведение к гротеску входят в художественную задачу. У Диккенса эта гиперболизация на каждом шагу. И, конечно, Диккенс не реалист. Господи боже мой, ну…

Послушайте, никогда получение денег не было стимуляцией для творчества. Вру! Один эпизод, ребята, я знаю. Энтони Бёрджесс, замечательный музыковед, узнав, что у него рак мозга, понял, что ему надо оставить семью с какими-то деньгами и надо написать бестселлер раз в жизни. И он, создавший до этого несколько высокоинтеллектуальных книг, сел писать бестселлер — и написал «Заводной апельсин». И он вложил туда весь свой рак мозга, выписал из себя болезнь — и выздоровел! Книга принесла ему огромные деньги, многих соблазнила, для многих, как и для Стэнли Кубрика, который её экранизировал, стала форменным наваждением. Алекс — любитель прекрасного и садист. Эта книга производит довольно сильные…

Рассказ «Муза» стоит по-любому. Это, наверное, лучшее упражнение в шекспироведении, которое я знаю (наряду с Юрием Домбровским). Понимаете, какая штука. Бёрджесс писал, как вы знаете «Заводной апельсин» в довольно исключительных обстоятельствах: он узнал, что у него рак мозга, он узнал, что ему остаётся от трёх до пяти месяцев. А он вообще музыковед, как вы знаете. Он решил, что надо семью оставить с деньгами,— и решил написать бестселлер. И как-то он свой рак выписал в эту книгу, он оставил его там, выбросил его из себя — и выздоровел. Это один из уникальных случаев в истории мировой науки. До сих пор никто не знает, что там произошло, но, видимо, напряжение его мозга оказалось таково, что он победил…

Во-первых, потому, что у Берджесса такой. В этом смысле Кубрик не написал ничего нового по сравнению с романом, не придумал. Сценарий, насколько я помню, там при участии Берджесса и писался. Проблема в том, что Берджесс — вообще классический британский сатирик. Хотя «Апельсин» — его лучшая книга, но есть у него и другие очень недурные. И в «Апельсине» ведь мораль какая? Что искусственное, внушенное посредством операции, посредством насилия добро оказывается крайне недолговечно, абстрактно, хрупко. Как сказал бы Мандельштам: «Прыжок. И я в уме». После попытки самоубийства Алекс становится прежним Алексом. И неслучайно последняя фраза книги (прости меня, Господи, на Страстной неделе такое…

Нет, конечно. «Заводной апельсин» вообще книга, написанная умирающим; как бы написанная человеком, который пребывает на грани смерти. Берджесс узнал, что у него опухоль мозга, решил завещать своей семье хоть какие-то деньги, и чтобы им было на что жить, решил написать такой мрачный бестселлер, который был совершенно не похож на остальные его произведения. Он как бы выписал свою опухоль в эту книгу и после этого выздоровел, и после этого действительно избавился от наваждения. Эта книга производит такое мрачное впечатление (равным образом и фильм), потому что и Берджесс, и Кубрик; все, что их мучило; все, что было для них наиболее неприемлемого, вложили в эту картину и в этот роман. Говорить, что…