Зусак никак совершенно, Каннингем мне очень симпатичен по-человечески, но опять-таки, я без большого удовольствия этого читаю. Дело в том, понимаете, что мое требование к литературе, мои два требования к литературе очень просты. Ведь феномен интересного — это когда либо что-то непосредственно касается моей жизни, либо — ничего не поделаешь — в книге присутствует тайна, интрига, какая-то событийная динамика.
Вот я сейчас должен сказать, что я с огромным интересом читаю Чбоски, «Воображаемого друга». Но этот «Воображаемый друг» — это такой лихой роман, действительно хорошо закрученный и в частностях совершенно великолепный. Там очень продуманная история, спасибо большое, конечно, Юле Селивановой за книгу, вовремя рекомендованную. Я, надо сказать, читал ее по многим рекомендациям, когда она только вышла. Сейчас я должен отметить необычайно качественный перевод. У меня есть какие-то там к нему претензии, но это очень качественно. И в любом случае, по моим ощущениям, это интересно. Я не сравниваю Чбоски с Прустом, я просто говорю, что человек владеет приемами, приковывающими глаз к строке.
Вот Кушнер всегда пытался мне объяснить (и он не оставил этих попыток, спасибо ему), что нельзя у Пруста искать сюжетных занимательностей, Пруст — это стихи, это огромная поэма, и это надо читать, как стихи. Но, грешным делом, я и в стихах ищу сюжетной занимательности и вообще занимательности. Когда я, помнится, Новелле Матвеевой сказал, что вашу книгу «Закон песен» прежде всего интересно читать, она сказала: «Вот это комплимент, который я ценю». Книга стихов должна быть увлекательна. Боюсь, что это почти утраченное искусство.
Странно. Когда Быков брал интервью у Зусака, то говорил, что является его фанатом, а сейчас говорит, что никак к нему не относится.