Войти на БыковФМ через
Закрыть

Что вы думаете о Рудольфе Штейнере?

Дмитрий Быков
>250

Резко негативное. Я согласен с Мандельштамом, который назвал антропософию «фуфайкой, душегрейкой, заменителем философии для обывателя». Я знал настоящих антропософов, таких, например, как Тамара Юрьевна Хмельницкая, я застал её. Она мне объясняла, что такое антропософия. Она была крупным исследователем творчества Белого. Она тщательно скрывала, естественно, свою принадлежность к антропософам. За это и в 30-е годы не гладили по головке, и потом. Но она знала хорошо Клавдию Бугаеву, последнюю жену Белого; она хорошо знала, во всяком случае хорошо понимала тайные коды романа «Москва», понимала, почему он посвящён Михаилу Ломоносову (потому что Архангел Михаил для антропософов — ключевая фигура), и так далее. В общем, когда она мне это объясняла как духовную науку, это было очень интересно и привлекательно.

Но, в принципе, конечно, Штайнер — типичный создатель секты. Знаете, есть замечательная запись Марины Ивановны Цветаевой в переписке с мужем. Они сидят на лекции Штайнера и переписываются. Он говорит: «Какой же он визионер, если он не видит, что я в зале, что я — психея?» Это, конечно, великолепный цветаевский центропупизм, но по большому счёту он действительно очень многого не видел. И когда Белый хотел ему крикнуть: «Доктор, вы — старая обезьяна!» — он же не увидел трагедии Белого, он не понимал её. Я думаю, что он был крайний эгоцентрик, как все такие самозваные пророки. Пророк довольно посредственный, потому что Гётеанум, который должен был простоять 200 лет, сгорел через 3 года, насколько я помню.

Правда, считается, что он был гениальный говорун и очень плохой писатель. Вот почему его тексты (кстати, очень популярные в бывшем СССР, в бывшем соцлагере, в Болгарии огромное количество его переведено, я просто видел многотомники штайнеровские) популярны, но это очень плохо написано. Кстати, ведь Гурджиев тоже диктовал, поэтому его тексты совсем критики не выдерживают, и все его великолепные неясности там превращены просто в плоские банальности. Я считаю, что Штайнер всё-таки, хотя и одарённый, может быть, и очень серьёзно к себе относящийся, но всё же шарлатан. Конечно, я при этом с глубоким уважением отношусь ко многим русским штайнерианцам. Это интересно, я могу их понять, они действительно живут в этой системе.

Тут же, кстати, вопрос, как я отношусь к вальдорфской педагогике, которая тоже детище Штайнера. Это очень интересно, что Штайнер до сих пор в такой моде. Плохо отношусь. Нельзя вместе воспитывать детей умственно отсталых и здоровых. Может быть, это звучит очень нравственно, очень гуманно. Теоретически, может быть, это очень хорошо. Но как педагог практикующий я в ужасе от этой идеи. Я не знаю, каким должен быть учитель, чтобы удерживать такой класс.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Вы называли Рудольфа Штайнера, Георгия Гурджиева и Елену Блаватскую шарлатанами. Не много ли они написали томов для обычного шарлатанства?

Нет, не много. Шарлатаны бывают ужасно плодовиты. Больше того, если Штайнер шарлатан, то это не значит, что он не верил в какое-то из своих шарлатанств. Иногда у него было совершенно искреннее мессианство, я бы сказал — мессианизм. Гурджиев — другое дело. Гурджиев сам не писал ничего, за Гурджиевым записывали. «Диалоги Вельзевула с внуком» — это результат его бесед с разными людьми. И записи, воспоминания о встречах с разными людьми — это тоже его беседы. Блаватская? Не знаю, в какой степени она писала сама. Возможно, она тоже искренне верила в собственное учение. Но «учение это — фуфайка», как говорил Мандельштам.

Как понимать слова художника из рассказа Чехова «Дом с мезонином»: «Я не хочу работать и не буду»? Возможно ли, что, нежелание художника писать — не признак бесталанности, а ощущение бессмысленности что-то делать в бессовестном обществе?

Я часто читаю эти мысли: «мой читатель уехал», «мой читатель вымер», но причина здесь совершенно другая. Видите, какая вещь? По моим убеждениям, чеховский художник вообще исходит из очень важной чеховской мысли — из апологии праздности. Русская литература ненавидит труд. Труд — это грех, это первородное проклятие человека. Еще Толстой в известной полемике против Золя, против его романа «Труд», говорит о том, что Запад принимает труд за средство спасения души. А ведь работа на самом деле — это самогипноз, это способ себя заглушить, это субститут настоящего труда, потому что настоящая работа происходит над собственной душой. Это как моя любимая цитата из Марины Цветаевой, из письма Борису…

Как вы относитесь к поэзии Ксении Некрасовой?

Это очень сложный случай. Ксения Некрасова прожила всего лишь 46 лет, она не очень много написала. Свидетельств о ней осталось мало. Это была загадочная фигура, немножко ее ассоциировали с Распутиным. С одной стороны – как на портрете Фалька – она была такая уютная юродивая, а с другой – она была таким немножко зловещим явлением, и на фотографиях она немного зловеща. Вся ее жизнь предельно мифологизирована. Она рассказывала, что она чуть ли не дочь последнего царя Анастасия. То, что она была юродивой, не значит, что она была глупа: нет, она была не глупа совсем. И многие ее стихи действительно – я не могу сказать, что это стихи великие, но метафоры там довольно смелые, а верлибр довольно качественный,…

Чем вам так не нравится в стихотворении Иосифа Бродского «Мой народ»? Почему оно нравилось Анне Ахматовой?

Труднее было бы объяснить, почему оно нравилось Ахматовой. Потому что это очень плохие стихи. Плохие с точки зрения материи стиха, но они извиняются тем, что их писал человек в сильном стрессе, без всяких, я уверен, конформных мотивов. Просто у него были такие периоды, как у Мандельштама, когда ему хотелось слиться с массой. И такие периоды бывают. Он сам говорил: «Меня восхищало, что я иду на работу одновременно с сотнями миллионов людей». Это понятно, это восхищает. Но при этом, мне кажется, стихотворение мало того, что совершенно демагогическое, оно ещё построено на каких-то совершенно ложных посылках. Насчет того, что:

И такого на свете нигде не найти языка,
Чтобы…

Согласны ли вы, что человек, лишенный страха смерти, все равно придет к идее творчества, но совсем на другом уровне: это творчество будет непонятно смертным?

Наверное, вы правы, но это творчество будет, знаете, каким-то очень абстрактным, это поиски абстрактного совершенства. То, что Пастернак называл применительно к Мандельштаму и к Хлебникову «поисками абстрактного, недостижимого совершенства». Может быть. Может быть, это будет что-то связанное с виртуальной реальностью. То, что творчество будет,— да, но, понимаете, а не будет ли у него другого стимула вместо страха смерти, не будет ли это тщеславием страшным? Вот человек, утративший страх смерти или не имеющий его генетически,— такое бывает. Это человек патологически тщеславный — а чем еще его может мир порадовать, кроме дикого тщеславия? Вот это интересно. Вообще с этой…