Понимаете, никогда не бывает дословного заимствования, если речь идет не о пародии, да и в пародии тоже, в общем, не всегда. Другое дело, что она берет у Диккенса атмосферу: Диккенс все-таки — изобретатель рождественской сказки с этим сложным эмоциональным синтезом. Я думаю, что такие персонажи, как Хэм Пегети из Диккенса перекочевали почти без потерь в облик Рона Уизли. Конечно, черты Оливера Твиста есть в «Гарри Поттере» — это совершенно, по-моему, очевидно. Но именно черты, социальные роли, такая, условно говоря, компенсированная сиротка, компенсирующая сиротство и по мере сил пытающаяся как-то отомстить гонителям. До Диккенса это тоже существовало, но именно у Диккенса появилась эта особая интонация насмешливой сентиментальности, когда автор жмет на слезные железы читателя коленом, но при этом не забывает слегка высмеять собственный метод. Это, по-моему, нормально, то есть в этом нет большого зла.
Больше скажу: диккенсовская атмосфера у Роулинг не только же в сюжетной схеме «месть сиротки». Она и в ощущении, в этом дамблдорском ощущении спасительного благодетеля, который не может контролировать всю ситуацию в целом, конечно, но который выступает носителем классических добродетелей. Это такой Грюджиус. Понимаете, опекун Розы — Грюджиус — в «Тайне Эдвина Друда» — это диккенсовский персонаж, черты которого я вижу в Дамблдоре. Вот в Гэндальфе, например, не вижу, а в Дамблдоре вижу. Это такой беспомощный ментор, такой добрый. И мне кажется то, что Грюджиусу так трудно, и то, что Дамблдор оказывается так уязвим — это тоже диккенсовское. У Диккенса нет всемогущего добра. Диккенсовское добро очень, в каком-то смысле, жалко. Оно уязвимо. Ну и, конечно, атмосфера викторианской тайны, детектива, Коллинз, Диккенс,— этого у Роулинг хоть отбавляй. В атмосфере Хогвартса этого очень много. Ну и в наибольшей степени, конечно, это сестры Бронте.
