С какого произведения стоит начать знакомство с литературой Умберто Эко?

Нет, конечно, оккультные организации не обладают никаким могуществом, потому что это, к сожалению, давно прошедшие времена. Это такое наследие прекрасного средневековья. Ничего такого давно уже нет. Ну, мне так кажется. Кроме того, на 33-й ступени посвящения большинства организаций вам открывают, что и тайн никаких нет, а есть построенная вокруг них великолепная, как бы стоящая вокруг пустоты декорация.

Но Умберто Эко написал роман не только об этом. Это роман об over-интерпретации, о сверх-, гиперинтерпретации. О том, что главная задача человека, главное его занятие — интерпретировать мир, но любые интерпретации ограничены, любые классификации порочны, любые действия,…

Мне даже лично посчастливилось с ним разговаривать, интервью у него брать. Он очень умный, глубокий, прелестный человек. Я очень люблю «Маятник Фуко». Мне кажется, что «Имя розы»… Ну, что признаваться в любви к «Имени розы»? Это такая зацитированная книга, из которой вырос Дэн Браун весь.

Но я хочу сказать, подчеркнув нашу национальную гордость, что на самом деле такие криптографические романы на тему Средневековья начали писать в Советском Союзе. Между прочим, вся эта мода на Средневековье, шифры, секты и всемирные заговоры пошла от романа Еремея Парнова «Ларец Марии Медичи». И вообще Парнов очень многое предугадал и в «Секте», и в «Троне Люцифера». Еремей Иудович был очень крупный…

Ну на этот случай у нас есть термин Умберто Эко «урфашизм», обозначающий как бы фашизм вне времени, фашизм без конкретной социальной привязки. Он может существовать везде, где наличествуют три основных признака: смертоцентризм (устремленность к смерти), эклектизм (то есть набор разнообразных философских учений, сплавленных без разбора в одно) и архаика (то есть культ прошлого). Там есть ещё 11 признаков, но три вот эти системообразующие.

Что касается того, достаточно ли трех антифашистских текстов, чтобы судить о фашизме. Конечно, нет. Эти тексты достаточны для того, чтобы поставить вопрос, и он там поставлен впервые, об антропологической природе фашизма. Более того, я бы сказал,…

Добра – точно нет. Света – да. Люди модерна – люди с довольно сниженной эмпатией. Это люди, достаточно тяжелые в общении. Они решают главную проблему – достигают совершенства. А их сочувствие и их любовь завоевать довольно трудно. Только другого такого же калеку они могут любить, как Шестипалый и Затворник любили крысу-трехглазку. Затворник, в основном.

Значит, видите, какая штука? Что я называю модерном? Это далеко не всегда все новое. Новое не всегда бывает новым. Часто это хорошо забытое старое. Я бы сказал, что модерн во всем  – в культуре, в метафизике, в понимании мира, в философии – это поиски максимальной эмансипации, максимального освобождения от данностей. Модерном…

Пол Остер — это очень хороший писатель. Это редчайший пример — хотя для Америки не редчайший. Он ровесник Кинга, они оба 1947 года рождения. И вот за свои 74 года Остер (он-то февральский, а Кинг сентябрьский, Кингу еще нет 74-х) написал порядка 15 совершенно первоклассных романов, поставил несколько фильмов, выпустил, по-моему, 5 или больше стихотворных сборников, и у него штук 10 очень хороших сценариев, включая замечательную картину «Дым». В общем, он такой живой урок русской литературе!

Я не очень люблю «4321», потому что он многословный, и замысел слишком, что ли, мал для такой громоздкой книги — 900 страниц. Сам герой мне представляется не заслуживающимся. Но сама конструктивная…

Вот мне Умберто Эко как-то сказал, что производственный роман — это жанр легитимный, высокий, потому что есть дети Марии, а есть дети Марфы. Ну, понимаете, что это отсылает к Евангелию, к стихотворению Киплинга «дети Марфы»: Мария сидит у ног Христа и слушает его, и от неё идёт — любовные романы и психологические. А Марфа подметает по дому, кто-то должен подметать, и от детей Марфы идёт роман производственный. Почему он не появился— понять довольно легко. Потому что большая часть того труда, который имело смысл в России воспевать, то есть труда на благо военных, летчиков, ракетчиков и так далее, этот труд был засекречен. А потом всё-таки понимаете, трудовой процесс, если его правильно описать, ну,…

Это блестящий вопрос! Вот это не приходило мне в голову, но абсолютно верно. Кстати говоря, об этом же Холмс говорил Ватсону. Он говорил: «Ватсон, вы почти угадали род моих занятий, но я не преступник, я сыщик». Если существует трикстер-жулик, то может существовать и трикстер-сыщик. Просто единственный его случай — это Холмс. И Холмс, кстати, гораздо более религиозная фигура в каком-то смысле, нежели религиозный сыщик патер Браун, который воплощает не столько религиозную идею, сколько странное, извращённое представление Честертона о христианских эмоциях. Мне кажется, что патер Браун, каким он изображён у Честертона,— это копия Честертона, безусловно, и протагонист, но назвать его…

Все сейчас полощут это эссе. Надо сказать, что я начал полоскать его ещё раньше. При единственной встрече мне Эко сказал, что в последние годы он замечает все признаки фашизма в наиболее ратующих антифашистах, в наиболее безумных и с пеной у рта. Это тоже интересно. То есть он понимал релевантность этих признаков. Должен я сказать, что эссе это точное — особенно там, где речь идёт о сочетании архаики и эклектики как главных черт ур-фашизма. Это совершенно справедливая мысль. И, конечно, культ гибели.

Я не буду сейчас вмешиваться в спор вокруг этого эссе. Для меня очевидна его правота. Хотя мне кажется, что главный список, главный перечень ур-фашизма, состоящий из трёх каких-нибудь признаков…

Послушайте, вы ставите в один ряд совершенно несовместимых людей. То, что у них всех присутствуют элементы конспирологического романа (который, кстати, начался в России с «Бесов», с «Кровавого пуфа» Всеволода Крестовского, с антинигилистических романов Николая Лескова и так далее), это не делает их писателями одного уровня.

Я совершенно солидарен с Володей Вороновым, который считает, что Перес-Реверте — начнём с того, что это блистательный публицист, замечательный колумнист, очень интересный историк. Ну, как писатель («Клуб Дюма») — я не знаю, но всё-таки это писатель, безусловно.

Умберто Эко — просто один из крупнейших мыслителей современной Европы. И проза для него —…

Нет, не понимают, конечно. Но дело даже не в том, что они там играют словами и смыслами. Вот вам Нафта, пожалуйста, вот вам самоубийственность фашизма у Томаса Манна в «Волшебной горе». Кстати, мне многие пишут, что я обеднил смысл «Волшебной горы». Прочитайте другую лекцию о «Волшебной горе» на 15 минут — и обогатите её смысл.

Человек, который портит карму… Ну, чтобы не употреблять этого выражения… Я же, как вы знаете, не буддист и в карму не очень-то верю. Человек, который регулярно портит собственный характер, собственную душу враньём, «со скошенными от постоянного вранья глазами», как у Булгакова,— такой человек, конечно, укорачивает свою жизнь. И мне так страшно подумать о судьбе всех…