Господа, я не думаю, что в «Имени розы» эта тема является главной. Мне гораздо интереснее там тема смеха, связанной с ним культуры. Тема Борхеса замечательно там обозначена. Вот этот библиотекарь-слепец — это очень резкий выпад против Борхеса, мне он приятен. И потом, понимаете, ведь сама книга «Имя розы» демонстрирует замечательный способ распространения знаний среди простецов. В некотором смысле она, так сказать, иконически обозначила свою тему, а сама она делает ровно то же самое.

Я считаю, что правильно всё. Да, знания лучше распространять с помощью таких книг, как «Пражское кладбище», как «Имя розы», как «Маятник Фуко». Просто мне кажется, что Умберто Эко как мыслитель, как…

Мне даже лично посчастливилось с ним разговаривать, интервью у него брать. Он очень умный, глубокий, прелестный человек. Я очень люблю «Маятник Фуко». Мне кажется, что «Имя розы»… Ну, что признаваться в любви к «Имени розы»? Это такая зацитированная книга, из которой вырос Дэн Браун весь.

Но я хочу сказать, подчеркнув нашу национальную гордость, что на самом деле такие криптографические романы на тему Средневековья начали писать в Советском Союзе. Между прочим, вся эта мода на Средневековье, шифры, секты и всемирные заговоры пошла от романа Еремея Парнова «Ларец Марии Медичи». И вообще Парнов очень многое предугадал и в «Секте», и в «Троне Люцифера». Еремей Иудович был очень крупный…

Павел, видите ли, невротизация хороша не любой ценой. В невротизацию в отрыве от противоположного пола я не верю. Мне кажется, та невротизация, о которой я говорю,— это всё-таки прежде всего элемент тщеславия или страха смерти. Но в аскезу как в стимул я не верю. Это вечная дискуссия, в своё время она была между Джемалем и Лимоновым. Джемаль утверждал, что лимоновская утопия в «Другой России» не верна и не универсальна, потому что там идея сексуального комфорта, а сексуальный комфорт никогда не приводит к интеллектуальному взрыву. Я думаю наоборот. Я думаю, что аскеза, как это описано в «Имени розы», способна привести к очень болезненным извращениям, а сексуальный комфорт — к творческому…

«Взбаламученное море» Писемского, «Некуда» и «На ножах» Лескова-Стебницкого (это псевдоним, под которым он издавал их). Да и всякий антинигилистический роман является конспирологическим. Наверное, первый в полном смысле конспирологический роман — это «Кровавый пуф» Крестовского,— история о том, как упомянутые жиды и полячишки разлагают империю изнутри. Понимаете, конспирологический роман как разновидность романа мистического — это не самое плохое чтение, это чтение довольно увлекательное. Там всегда есть роковая женщина, медиатор такая, которая между разными слоями общества, как бы их сшивает. Да что там — у меня в пьесе «Варшавянка», в этой нашей новой рок-опере, которую мы пишем…

Что касается Борхеса. Я когда-то в одной статье в журнале «Новое время» назвал «самым живым из всех мертворождённых явлений по обе стороны океана». Да, я считаю Борхеса мертворождённым писателем. Я не люблю его. Я считаю, что Борхес наиболее адекватно изображён, конечно, у Умберто Эко в виде этого страшного Хорхе в «Имени розы», это действительно человек без смеха. У него есть гениальные тексты (никто этого совершенно не отрицает), такие как «Фрагменты из апокрифического Евангелия» (блистательный текст, по-моему) или этот рассказ, где два ножа доигрывают драму своих владельцев, или «Эмма Цунц». Ну, у него много есть замечательных текстов. Но при всём при этом Борхес по своей невероятной…

Да смысл очень простой как раз. Он рассказывает о рисках религиозного помешательства — о том, о чём и Умберто Эко в «Имени розы». Помните, там был монах, одержимый преступной страстью к Богоматери. Это та же история. Это анализ очень опасного религиозного помешательства. Но одержимость, «одержание», как это названо у Стругацких,— это же не означает окончательного безумия и не означает, что человек потерян. Точно так же и Родина может иногда временами впадать в болезнь. Но надо помнить, что это её болезнь, потому что в генах её это не заложено. А если заложено, то в любом случае она поправима, она выздоравливаема, что мы не раз уже видели, в общем. Я согласен с Кашиным: «европейская страна, которой…

Вот мне, пожалуй, одинаково не близки Лосев и Бахтин, но если выбирать между ними, то как бы… Знаете, как вот говорил Тургенев: «Я не люблю ни вас, ни Чернышевского, но вы лучше, потому что вы — просто змея, а Чернышевский — змея очковая». Вот если выбирать, то мне все-таки ближе чем-то Бахтин — наверное, потому, что лосевская религиозность, такая прокламированная, она очень часто заставляла его, мне кажется, вносить дополнительные и не вполне оправданные акценты в филологию, как бы так рассматривать все с религиозно-нравственной, с моральной точки. И я не вижу у Бахтина, и тем более у Рабле, абсолютно никаких сатанических интенций. Это не самодовлеющий юмор. Это все равно что Писарев называл…

Это блестящий вопрос! Вот это не приходило мне в голову, но абсолютно верно. Кстати говоря, об этом же Холмс говорил Ватсону. Он говорил: «Ватсон, вы почти угадали род моих занятий, но я не преступник, я сыщик». Если существует трикстер-жулик, то может существовать и трикстер-сыщик. Просто единственный его случай — это Холмс. И Холмс, кстати, гораздо более религиозная фигура в каком-то смысле, нежели религиозный сыщик патер Браун, который воплощает не столько религиозную идею, сколько странное, извращённое представление Честертона о христианских эмоциях. Мне кажется, что патер Браун, каким он изображён у Честертона,— это копия Честертона, безусловно, и протагонист, но назвать его…

Повесть Сергея Есенина «Яр» очень плохая. И поэтому попытка снять Мариной Разбежкиной картину по ней мне тоже показалась не очень интересной, хотя картина гораздо лучше повести. Есенин не умел писать прозу. Это такой старый принцип, старое правило оценивать качество поэта по его прозе. У него есть замечательные письма. У него есть очень хороший очерк «Железный Миргород». Но он, как и Маяковский, большую прозу писать совершенно не мог. Маяковский это честно осознавал и отделывался такими фрагментарными очерками, такими, как «Мое открытие Америки». Маяковский, кстати, действительно был левша, поэтому ему и языки не давались. Есть, говорят, такая связь. А что касается амбидекстрии такой:…

Да не нужно думать, что это взаимоисключающие вещи. Это вещи друг друга дополняющие: религиозное чувство и чувство прекрасного, чувство эротическое, чувство восхищения красотой мира — это в «Песне Песне» как раз гениально поймано; что это религиозный гимн любви. Любовь и понимание красоты мира — это вещи довольно эротические, любовь же — это не какая-то там жажда насилия, обладания. В основе своей это молитвенное восхищение, это бескорыстное преклонение. Вот любовь к богу должна быть такой же. Не надо думать, что эротика — это какая-то грязь. Нет, эротика — это прежде всего молитва, это восхищение. Хотя, собственно, Синявский сказал мне однажды, что рассматривать женщину как объект поклонения…

Начинать чтение Умберто Эко надо никак не с лекций, не с эссеистики (блистательной, безусловно). Можно с эссе «Вечный фашизм», а можно все-таки, мне кажется, с «Маятника Фуко» — главного, фундаментального произведения, которое нравится мне больше, чем «Имя Розы», хотя «Имя Розы» прелестная книга, да и сам он, по-моему, прекрасный человек был, хотя я с ним виделся всего два раза.