Послушайте, вы ставите в один ряд совершенно несовместимых людей. То, что у них всех присутствуют элементы конспирологического романа (который, кстати, начался в России с «Бесов», с «Кровавого пуфа» Всеволода Крестовского, с антинигилистических романов Николая Лескова и так далее), это не делает их писателями одного уровня.

Я совершенно солидарен с Володей Вороновым, который считает, что Перес-Реверте — начнём с того, что это блистательный публицист, замечательный колумнист, очень интересный историк. Ну, как писатель («Клуб Дюма») — я не знаю, но всё-таки это писатель, безусловно.

Умберто Эко — просто один из крупнейших мыслителей современной Европы. И проза для него —…

Я неожиданную вещь, наверное, вам скажу: он был неплохой прозаик. И поэтому когда, желая меня оскорбить, меня с ним сравнивают, говоря о плодовитости, о беллетризме, о журнализме… Во-первых, он был довольно храбрым фельетонистом. Не буду уж вам напоминать про «Господ Обмановых», это фельетон не первого разбора. Но Амфитеатров был неплохой прозаик, между нами-то говоря (во всяком случае, значительно лучше, нежели Боборыкин). Я, честно, изучал второй ряд русской литературы, и даже третий. Когда-то Леонид Филатов сказал: «Такие фигуры второго ряда, как Станюкович, могли бы составить славу любой европейской литературе». Могли бы, да. Потому что у нас много всего, мы богатые.

Я…

Видите, Крестовский, автор «Кровавого пуфа», был человеком непосредственно завязанным на силовые структуры государства. Одно время, насколько я помню, он был полицеймейстером Варшавы. Я с его внуком дружил, с Ярославом Крестовским. Ну как дружил? Я считал его гениальным художником. Вообще, мой любимый художник – Ярослав Крестовский. И я  горжусь тем, что он мне свой «Натюрморт с топором» подарил для воспроизведения на обложке «Оправдания». То есть подарил не экземпляр, конечно, а подарил права. 

Ничего более точного, чем эта картина, в визуальной культуре оправданию не соответствует. Для меня это страшно важно было, что я его знал. И в семье его хранились часы, которые…

«Взбаламученное море» Писемского, «Некуда» и «На ножах» Лескова-Стебницкого (это псевдоним, под которым он издавал их). Да и всякий антинигилистический роман является конспирологическим. Наверное, первый в полном смысле конспирологический роман — это «Кровавый пуф» Крестовского,— история о том, как упомянутые жиды и полячишки разлагают империю изнутри. Понимаете, конспирологический роман как разновидность романа мистического — это не самое плохое чтение, это чтение довольно увлекательное. Там всегда есть роковая женщина, медиатор такая, которая между разными слоями общества, как бы их сшивает. Да что там — у меня в пьесе «Варшавянка», в этой нашей новой рок-опере, которую мы пишем…