Ну, не только фильмы. Я восхищаюсь и непоставленными их сценариями, и их кинематографической прозой (потому что их сценарии — это, конечно, пример замечательной прозы), и особенно, конечно, книгой Фрида «58 с половиной». Валерий Семёнович был моим старшим… не скажу, что другом, но наставником и очень важным для меня духовным авторитетом. И предпоследний вечер в своей жизни провёл он тоже в большой компании, где был я. Я очень любил Фрида. Дунского я не застал, к сожалению, живым. Для меня Фрид был в некотором смысле идеалом спокойного и весёлого мужества. И не зря он говорил, что лагерь подействовал на него далеко не с той силой, с какой подействовал американский кинематограф и прежде всего…

Потому что он ощутил, вероятно, что тот темп жизни, который взяли большинство семидесятников, темп очень часто самоуничтожительный. Он делал его заложником этого, он, я думаю, ставил себя отчасти на место Высоцкого, и он был очень востребованным актером, я посмотрел «Вам и не снилось», у него там роль вроде бы совсем необязательная, и в книге его как бы почти нет, и он там не нужен. А его сделали, чтобы звезда в фильме. Хотя он играет всего лишь себя из «Экипажа» со всеми теми же интонациями. Он тяготился очень этой занятостью, тяготился и театральной службой, он больше хотел писать. И с некоторым облегчением, помню, мне сказал в 1997 году: «Дверь в театр для меня закрыта. Да и кино я не хотел бы…

Вот мне Умберто Эко как-то сказал, что производственный роман — это жанр легитимный, высокий, потому что есть дети Марии, а есть дети Марфы. Ну, понимаете, что это отсылает к Евангелию, к стихотворению Киплинга «дети Марфы»: Мария сидит у ног Христа и слушает его, и от неё идёт — любовные романы и психологические. А Марфа подметает по дому, кто-то должен подметать, и от детей Марфы идёт роман производственный. Почему он не появился— понять довольно легко. Потому что большая часть того труда, который имело смысл в России воспевать, то есть труда на благо военных, летчиков, ракетчиков и так далее, этот труд был засекречен. А потом всё-таки понимаете, трудовой процесс, если его правильно описать, ну,…

Я больше могу сказать, у меня была, рискну сказать, дружба с Валерием Семёновичем Фридом. Дунского я, к сожалению, не застал. Он покончил с собой в 1982 году, поняв, что болезнь его неизлечима. И Фрид такой был жёсткий человек, такой ковбой, он говорил: «Дунский правильно сделал, молодец». Я думаю, кстати, что и в смерти самого Фрида, который напился в компании, хотя ему нельзя было это делать, было что-то от самоубийства. Он такой был герой, мачо, один из немногих героев, которых я знал. Ну, оба они по десять лет отсидели, оба были носителями не скажу блатной, конечно, но очень экстремальной морали, очень яркой, и отношение их к блатным было довольно сложное.

«Лучший из них» — это…