«Король Лир» о неблагодарности, конечно. И он не о том, что власть ослепляет, а он о том, что человек склонен принимать за любовь совсем не то, что ею является в действительности. Ослепила его не власть, ослепила его, мне кажется, старость, ослепило его самодурство. Мысль о том, что власть и старость, власть и глупость — это во многом синонимичные понятия, что человек ослепляется ими,— эта мысль довольно глубокая.
Но «Король Лир» ведь не только об этом. «Король Лир» как раз о том, в чём выражается истинная любовь, и о том, как человек, долгое время ослепляемый своими предрассудками, вдруг сталкивается с реальностью, и чем это для него чревато. Ведь безумие Лира — оно есть синоним его прозрения. Через этот неизбежный этап в жизни проходит каждый, иначе он жил зря. Всех ждёт эта лировская ночь под открытым небом. У многих она уже была. И у многих, к счастью, в молодости.
Что касается неблагодарности. Ну, я сталкивался с ней, конечно. И сталкивался я и с прямым предательством. Видите, когда-то очень любимый мною человек (чего там говорить, дело давнее), Таня Завьялова — ныне знаменитый китаист новосибирский, а когда-то просто очень любимая мною девушка, с которой у нас был многолетний такой литературно довольно плодотворный роман,— она мне когда-то сказала… А у неё действительно в душе довольно много китайской мудрости. Она, будучи наполовину китаянкой и много прожив в Китае, впитала такое азиатское спокойствие. И в её внешности, чрезвычайно яркой, это отразилось, и в её мышлении. И вот она мне сказала: «Хуже неблагодарности только ожидание благодарности». Может быть, это и не её мысль, но она тогда так вовремя пришлась.
Я ни от кого благодарности не жду. И мне это, в общем-то, даже, пожалуй, не нужно, потому что я понимаю, что тогда моё действие будет иметь корыстный расчёт, корыстную причину. А я, как правило, делаю добро не ради конкретного человека, а я хотел бы его делать ради увеличения в мире добра, вот и всё.
Конкретные люди мне вообще… я не могу сказать, что безразличны, но они мне не так уж и интересны. Я не боюсь в этом признаться. Это мой грех. Потому что мне кажется, что каждый человек, каждая личность — это довольно сложная смесь из бессмертной души и «глины». Вот эта «глина» меня интересует очень мало. А та небольшая часть бессмертной души, которую я вижу в некоторых людях,— она и заставляет меня её расчищать и с ней контактировать, что-то для неё делать.
Понимаете, я даже не знаю, с чем бы это сравнить. Вот я, будучи в Норильске, повидал там в музее… Я искал там материалы по Козыреву — такому, как-то мне кажется, прототипу Саула Репнина. И я именно в Норильске, по-моему, понял, откуда собственно Саул Репнин попал в XXII век. Я думаю, что это козыревскиеы эксперимент с алюминиевыми зеркалами, со временем, которые хорошо были известны Стругацкому (Козырев с ним работал в Пулкове). Ну, это отдельная тема. Я надеюсь, что мои новосибирские молодые друзья напишут просто книгу о Козыреве, которую я им, рискну сказать, заказал. Что касается Норильска — я видел там эту руду, знаменитую, полиметаллическую. Вот там, собственно говоря, металла два процента, а всё остальное — сырая порода. Но эти два процента придают металлический блеск любому куску породы, добы́тому там… до́бытому, как они любят говорить.
Человек — в нём тоже есть такой металлический блеск, но бессмертной души нём процента два, не надо обольщаться. И поэтому я не ищу в людях особой душевности, но я стараюсь контактировать в них с тем, что является чистым металлом, а не сырой породой. Поэтому мне не очень интересны всякие страхи, предрассудки, глупости, быт, а мне интересно то в человеке, что отличает его от пустой породы. Не надо только думать, что мне интересно, как Ходасевичу, прости господи, всё сверхчеловеческое:
…Неси мечту,
Иль дьявольскую красоту,
Иль Бога, если сам ты Божий.
А маленькую доброту,
Как шляпу, оставляй в прихожей.
По-моему, это глупо, потому что именно от этой маленькой доброты Ходасевич и видел всё лучшее в своей жизни. И последней его женой была Ольга Марголина — человек, в котором было много этой маленькой доброты, а совсем не было берберовской сверхчеловеческой красоты. Берберова вообще как-то мне не очень нравится, прости господи. То есть, может быть, она мне слишком нравится, и я срываю на ней зло.
Но мне, конечно, в человеке нужны не сверхчеловеческие его таланты, а мне нужно в нём вот именно что-то, что его роднит с бессмертной душой. Это совсем другое. Это необязательно демонизм или гений. Это какие-то непрагматические интересы, способность к яркому поступку. Вот это мне в человеке интересно и с этим я стараюсь контактировать.
А человек в целом, человек со своими душевными хворями и со своими физическими патологиями, и со своим переваливанием своих проблем на другого — он мне не очень интересен. Мне интересно, понимаете… Ну, грех себя цитировать. «Кто был внимания достоин? Мать, не спящая пять ночей; одинокий в поле воин; каждый третий из врачей; любовь угрюмца нелюдимого, доброжелательность бродяг; способность жить без необходимого, но без излишнего — никак». Вот эти вещи мне интересны.