И не только предопределенности. Шире. Он трагический оппонент, ну, как положено модернисту, трикстеру, любому новому герою. Он трагический оппонент всех данностей — родства, например. Ну, вот для него мать не представляет святыню, он говорит ей чрезвычайно жестокие слова. Дядя ему не указ. Двор ему не указ. Дания — тюрьма. А любит он друзей совершенно другого происхождения. «Римлянин, но датчанин душою»,— Горацио. Вот это его друг. А его товарищи Розенкранц и Гильденстерн — они для него совершенно чужие люди.

То есть Гамлет вообще противник не просто предопределенности, но данности. Гамлет — творец новой реальности. Для него ничто изначально данное, в том числе собственный…

Да я не думаю, что у Павловского были политические взгляды, как ни парадоксально. У политолога же нет политических взглядов. Он может их внушать, может ими манипулировать, но сам их он иметь не обязан. Понимаете, это все равно, если от исследователя слонов требовать, чтобы люди потребляли слоновье меню или ели сено. Нет, это совершенно другая профессия.

У Павловского не было политических убеждений; я думаю, что у него были убеждения историософские. Это не значит, что он  был циником. Это значит, что он смотрел на процессы с чуть большей высоты. И у Гефтера, который никогда не мыслил паттернами, который очень радикально совмещал марксизм с разными другими историософскими теориями,…

Я очень уважаю Глеба Олеговича. Хотя его часто называют Савловским, но и сам он иронически к себе относится. Он человек очень умный. Он умеет переформулировать устаревшие оппозиции. Он близкий ученик Гефтера, продолжатель его дела. Он парадоксалист, он циник.

Есть в его долгой жизни и непростительные фразы типа «Это политика, здесь могут и убить». Но есть у него и великие заслуги, и замечательные мысли. Отношусь я к нему очень хорошо. Люблю с ним делать интервью.