Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Можно ли сказать, что Цветаева – самый большой поэт России? Почему никто не знает, где точно она похоронена?

Дмитрий Быков
>500

Знают, в какой местности кладбища. Но тогда же никто не понимал, что она такое. Да и на похоронах никого не было, и свидетелей не осталось. Я думаю, что здесь тоже… Господь ничего не делает просто так. Это такой символ, когда великий поэт как бы растворился в воздухе.

Самый ли она большой для меня поэт? Нет, я здесь стою здесь на ахматовской позиции. Ахматова сказала: «Вам не выбирать надо, а гордиться и радоваться, что у вас есть одновременно столько больших поэтов». Если перечислять десятку ХХ века, то для меня, конечно, в ней Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Цветаева и Блок на первом месте, а также Маяковский и Заболоцкий. Как правильно писал в своем время Владимир Новиков, «за остальные три места развернулась бы жестокая борьба». Слуцкий там, для меня еще Самойлов там. 

Меня поразило, что когда-то Петр Горелик, который был другом и одноклассником Слуцкого, на мой вопрос о том, кто выше, ответил: «Конечно, Самойлов». Не знаю, гармоничнее, а может быть, у Самойлова больше мысли. Но для меня Слуцкий – конечно, ни в какой степени не поэт мысли. Для меня Слуцкий – поэт универсальной интонации. Это поэт невероятной силы прямого высказывания. И кроме того, это поэт глубокой религиозной позиции.

Вот у Самойлова, как ни странно, религия в текстах отсутствует вообще. «Жалко, бога нет», – говорит у него Цыганова. И думаю, что автор в какой-то степени с этим солидарен. Роль бога у него выполняет народ. В это понятие Самойлов верил. А вот народ у Слуцкого практически отсутствует, а вот бог есть. Это наверное потому, что Слуцкий был ашкеназом, а Самойлов – сефардом. А может быть, потому что Слуцкий ощущал себя евреем, а Самойлов – нет. Странное дело: еврейской темы у Самойлова нет совсем, кроме как в шуточных стихах, а вот у Слуцкого она одна из главных. Может быть, линия контакта с богом идет по этой территории. Хотя боюсь, что здесь не следовало бы абсолютизировать это.

Но в любом случае, связь с богом идет через связь с историей, с традицией и через весь экзистенциальный опыт трагичный, в одинаковой степени. У Самойлова, я думаю, связь с традицией была, а вот этого экзистенциального опыта он избегал. Может быть, он его запивал в какой-то степени.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Алчный лобстер 09 окт., 15:08

Наверное, нельзя.

Чьи биографические труды стоит прочесть для изучения литературы Серебряного века? Не могли бы вы посоветовать что почитать для понимания Мандельштама и Цветаевой?

Лучшее, что написано о Серебряном веке и о Блоке, как мне кажется,— это книга Аврил Пайман, американской исследовательницы, «Ангел и камень». Конечно, читать все, если вам попадутся, статьи Николая Богомолова, который, как мне кажется, знает о Серебряном веке больше, чем обитавшие тогда люди (что, впрочем, естественно — ему доступно большее количество источников). Эталонной я считаю книгой Богомолова и Малмстада о Михаиле Кузмине. Конечно, о Мандельштаме надо читать всё, что писала Лидия Гинзбург.

Что касается биографических работ, то их ведь очень много сейчас есть за последнее время — в диапазоне от Лекманова, от его работ о Мандельштаме и Есенине, до Берберовой, которая…

Кто является важнейшими авторами в русской поэзии, без вклада которых нельзя воспринять поэзию в целом?

Ну по моим ощущениям, такие авторы в российской литературе — это все очень субъективно. Я помню, как с Шефнером мне посчастливилось разговаривать, он считал, что Бенедиктов очень сильно изменил русскую поэзию, расширил её словарь, и золотая линия русской поэзии проходит через него.

Но я считаю, что главные авторы, помимо Пушкина, который бесспорен — это, конечно, Некрасов, Блок, Маяковский, Заболоцкий, Пастернак. А дальше я затрудняюсь с определением, потому что это все близко очень, но я не вижу дальше поэта, который бы обозначил свою тему — тему, которой до него и без него не было бы. Есть такое мнение, что Хлебников. Хлебников, наверное, да, в том смысле, что очень многими подхвачены его…

Как вы оцениваете поэзию литературного движения русского зарубежья «Парижской ноты»?

Трудный очень вопрос. Понимаете, нельзя не сострадать людям, которые эту поэзию создавали. Нельзя не сознавать всего трагизма положения русской эмиграции. Нельзя не сострадать надрывно Штейгеру или Смоленскому, или Поплавскому. Нельзя не ужасаться вот этой работе без читателя и без перспективы. Штейгер, кстати, неплохой поэт. То, что Марина Цветаева переоценивала его стихи из-за личной такой влюбленности,— нет, мне кажется, там была какая-то, простите, за тавтологию, «парижская нота». И у Адамовича были тексты замечательные. Это интонация очень пронзительная: «Когда мы в Россию вернемся… О Гамлет восточный, когда?». Вот это действительно гамлетовский вопрос русской…

Почему одни авторы стремятся запечатлеть свое детство, а другие – нет?

Знаете, у одного автора было счастливое детство, полное открытий, «Детство Никиты», которое в первой редакции у А.Н. Толстого называлось «Повесть о многих превосходных вещах». А другая судьба, у другого автора (как у Цветаевой) детство сопряжено с утратой матери, школьным одиночеством. И хотя она сумела написать «Волшебный фонарь» – книгу трогательного детства, – но детство было для нее порой унижений, порой трагедий. Она была очень взрослым человеком с рождения. А Пастернак называет детство «ковш душевной глуби». У других авторов детство – как у Горького. Как сказал Чуковский: «Полное ощущение, что он жил в мире патологических садистов. И кроме бабушки, там не на чем взгляду…

Почему Давид Самойлов и Борис Слуцкий кажутся намного старше Булата Окуджавы и других шестидесятников?

Да нет, не старше. Просто, понимаете, сам Самойлов сказал: «Мы романтики, а Окуджава сентименталист». Сентименталист по сравнению с романтиком всегда выглядит младше. Он какой-то такой детский, инфантильный. Вот почитайте Стерна — это ребячливая проза, детская. Она всё время ребячится. Почитайте Карамзина — это тоже такое литературное детство. Тогда как романтики — это люди действия. И даже романтический подросток выглядит старше сентиментального ребенка.

Окуджава и плотно примыкающий к нему Юрий Давидович Левитанский — оба они довольно наивны на фоне военных поэтов. Вот видите, Слуцкий и Самойлов оба (ну и Коган, не доживший до победы) гордились военным опытом. Для них…