Как раз фельетонная форма здесь имеется в виду в том смысле, в каком существовал жанр романа-фельетона, то есть газетного романа. Это роман, публикующийся в газете или выпусками, как у Диккенса. Безразмерный, авантюрный, многогеройный, и так далее. В принципе же, главное их сходство, как ни странно, биографическое. Оба прожили примерно 60 лет, оба умерли примерно на середине главного романа, не дописав. Оба были очень сентиментальными, не чужды были активной политической публицистики и рассматривали главным образом криминальные сюжеты, потому что криминальный роман им представлялся самым увлекательным жанром. При этом у Достоевского была своя тюремная история, свой опыт, а у Диккенса, слава богу, не было, кроме долговой тюрьмы. И то, по-моему, отец его там сиживал.
В общем, главное, что если вы прочтете подряд «Лавку древностей» и «Униженных и оскорбленных», вы увидите практически полное сходство и приемов, и интерес. Вот эти героини – умная, нервная, положительная девочка, рано поумневшая, типа Флоренс в «Домби и сыне», или Нелли, или Неточки Незвановой. Абсолютно диккенсовский вообще весь ранний Достоевский, включительно по «Село Степанчиково». Не случайно Достоевский говорил, что глубина и красота Диккенса не может быть доступна стороннему наблюдателю. Это писатель, рассчитанный на исключительно глубокое и вдумчивое чтение.
Действительно, поверхностное, легкое отношение к Диккенсу как к сочинителю рождественских историй, автору засахаренных книжек про кротких деток, – это отношение довольно наивное. Я уж не говорю о его поздней прозе, начиная примерно с «Барнеби Раджа». Уже в «Дэвиде Копперфильде» есть удивительные глубины, это была моя любимая книга в юности. Поразительные прозрения есть в «Нашем общем друге», и атмосферу он создавал, конечно, как никто – атмосферу грязных притоков Темзы и грязных окраин Лондона.
Я думаю, кстати, что и Петербург Достоевского похож на Лондон Диккенса. Потому что если вы увидите Петербург в реальности (то есть Петербург, увиденный, как у Достоевского, глазами москвича), вы все равно поразитесь тому, какой это светлый и чистый город.
Столица наша чудная,
Богата через край.
Житье в ней нищим трудное,
Миллионерам – рай.
Да, безусловно, она имеет облик райский, чистый, прозрачный, сияющий. А тот Петербург, который мы видим у Достоевского, – это, простите, в огромной степени Лондон Диккенса – грязный, туманный, викторианский, полный таинственных преступлений и полицейского произвола. С ним, впрочем, и в России тоже все обстояло неплохо.
Я думаю, что еще определенная линия сходства – это черноватый юмор Диккенса и саркастический юмор Достоевского. Главное же – эти ужасные совпадения их биографий, да и внешне они были похожи. Диккенс ведь был небольшого роста, хотя на портретах производит такое монументальное впечатление. Тоже легкими он страдал. Но главное – это смерть на полпути, когда оборван на полстраницы главный роман, и не осталось почти никаких свидетельств о том, что могло бы быть дальше.
Да, мы знаем рассказ Достоевского Страхову о том, что Алеша из «Братьев Карамазовых» должен был стать цареубийцей, а Дмитрий – вернуться с каторги и оправдаться полностью. Мы знаем по некоторым свидетельствам, что Эдвин Друд, скорее всего, убит, а в финале должна быть расправа с Джаспером. У нас есть определенные догадки, но я, кстати, думаю, что Эдвин Друд живехонек. Есть на это прямое указание в романе: его потому все и не узнают, что с ним произошла радикальная перемена. Но это отдельная тема. Биографических совпадений очень много. Главное – они и родня по темпераменту.
