Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Какая была связь у Шарля Бодлера с Оскаром Уайлдом?

Дмитрий Быков
>250

Думаю, что главным образом мистическая. Личной не было. Видите ли, Бодлер для Уайльда был одним из вдохновителей. Как и Верлен, как и Малларме, как и все «проклятые поэты». Эстетика безобразного, эстетика мерзости Уайльда тоже интересовала. Эстетизм ведь не универсален, он касается не только прекрасного.

Я думаю, что Бодлер для Уайльда был страшным призраком — тем, чего он не желал, тем, чего он для себя боялся. Но Уайльд очень рано понял, что за всё приходится платить, и что судьба Счастливого Принца — рано или поздно оказаться на свалке.

Бодлер, конечно, гениальный поэт, кто бы спорил. Но мне кажется, что Уайльд — фигура несравненно более человечная. Уайльд сентиментален, а Бодлер нет. Я, честно говоря, Уайльда люблю гораздо больше. При том, что Уайльд был не самым сильным поэтом. Кроме «Баллады Редингской тюрьмы», в общем, не на чем взгляду отдохнуть. А прозаик гениальный.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Каким правилам подчиняется писатель, выломившийся из системы социальных отношений?

Если он уже не в системе этих отношений, каким правилам он подчиняется? Я скажу жестокую вещь, очень, и мне самому эта вещь очень неприятна — он подчиняется только собственным критериям, он должен выдержать те критерии, которые он взял на себя, эта самая страшная борьба. «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой!» — законы общества уже над ним не властно, он должен соответствовать собственному уровню, а это самое трудное. Вот Горький сломался, например, я даже знаю, почему он сломался — для него стала слишком много значить репутация. Он в последние годы всё время говорил: «Биографию испортишь». И испортил себе биографию, хуже всех испортил себе биографию; хуже, чем…

Кто ваши любимые британские авторы конца XIX века? Что их волновало?

У меня есть лекция о Британии в конце XIX века, она называется «Дети Диккенса». Это шесть авторов, может быть, семь, которые вышли из диккенсовского периода британской литературы. Это прежде всего такая парочка антагонистов, ортогонально совершенно подходящих к христианству, как Честертон и Уайльд. Уайльд представляется мне лучшим христианином, скажем так, более практикующим и свободным от таких крайностей честертонианских, как, например, симпатия к Муссолини (слава богу, недолгая, он не дожил все-таки, но он бы понял; у него со вкусом лучше обстояло). Это Стивенсон, это Моэм, это Голсуорси, безусловно, и это Бернард Шоу. Вот эти шестеро-семеро авторов, еще Рескина следовало бы назвать,…

Когда вы говорите о новом завете, который явится в виде завета культуры, кто будет новой мессией — автор или персонаж? Согласны ли вы, что таким мессией был Базаров из романа «Отцы и дети» Тургенева?

Довольно глубокая мысль, потому что Базаров же не разрушитель культуры, он не «Асмодей нового времени», как статье Максима Алексеевича. Нет, он как раз позитивист, он носитель идеи науки, и он предан ей религиозно. Да, возможно, это новый религиозный тип, только это не завет культуры, конечно, а это завет в узком смысле такого сугубо научного, рационального миропонимания. Замятин в «Мы» пытается развить вот это же мировоззрение — торжество логики, примат логики над эмоциями. Для меня, в общем, Базаров — фигура довольно привлекательная. Он не то чтобы пророк нового времени, но, понимаете, в России столько рационального, что некоторый культ рацеи ей бы не помешал. Как сказано у Юза…

Что вы можете сказать о Корнее Чуковском как о критике?

Чуковский — великий критик, хотя мне кажется, что главное его достижение — это такая «теория непрагматизма», которую по-своему подхватил Ефимов в практической метафизике. У Чуковского была такая идея, которая пришла к нему в голову в 18-летнем возрасте, он тогда же опубликовал эту статью у Жаботинкого в какой-то газете. И правильно совершенно Жаботинский ему дал опубликовать это философски незрелое, но абсолютно провидческое сочинение. Он потом всю свою жизнь построил на этой теории непрагматизма. В общем, если формулировать известным каламбуром: «Пишите бескорыстно — за это больше платят».

Иными словами, то, что человек делает ради прагматики, никогда не получается.…

Не могли бы вы рассказать о связе книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» и Викторианской эпохи?

Ну, видите, тоже я довольно много про это писал. «Алиса» — глубоко взрослое произведение, это совсем не детская сказка, произведение глубоко фрустрированного человека, которого все в мире и завораживает, и мистифицирует, и поражает, и все-таки поражает неприятно. Потому что мир «Алисы» — это, конечно, мир… вот знаете, я бы сказал, что это мир скучных чудес. Помните, был когда-то в «Солярисе» замечательный финал: «Еще не прошло время жестоких чудес». Так вот, «Алиса» — это такое бремя скучных чудес. Мир абсурдный, но невеселый. Мир дурного сна, который снится Соне, запихиваемой в чайник, мир чайной Сони. И все, что там происходит с Алисой… Знаете, это же сказка, рассказанная в жаркий…

Почему вы так любите роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»? Вам не показался он рыхлым и слабым?

Последнее отчасти верно. Конечно, это слабая, назидательная во многих отношениях книга, но она сильная, во-первых, художественно, изобразительно. А во-вторых, понимаете, по-моему, у вас та же проблема, что и с доктором Живаго — вы в сказке ищете художественную достоверность, от сказки просите реализма, а этого не надо, этого не бывает. Она наивная? Да. Но без сказки, наверное, без этой простоты, без этого примитива не были бы разрешены художественные задачи, которые Уайльд перед собой ставит в «Портрете Дориана Грея». А эти художественные задачи только в сказке и возможны. Обозначить связь между этикой и эстетикой — это столь фундаментальная проблема, что только в сказке она может…