Александр Черный

Чуковский — великий критик, хотя мне кажется, что главное его достижение — это такая «теория непрагматизма», которую по-своему подхватил Ефимов в практической метафизике. У Чуковского была такая идея, которая пришла к нему в голову в 18-летнем возрасте, он тогда же опубликовал эту статью у Жаботинкого в какой-то газете. И правильно совершенно Жаботинский ему дал опубликовать это философски незрелое, но абсолютно провидческое сочинение. Он потом всю свою жизнь построил на этой теории непрагматизма. В общем, если формулировать известным каламбуром: «Пишите бескорыстно — за это больше платят».

Иными словами, то, что человек делает ради прагматики, никогда не получается.…

Проблема пола — это то, что как раз у Саши Черного очень точно отражено:

Проклятые вопросы,
Как дым от папиросы,
Рассеялись во мгле.
Пришла проблема пола,
Румяная фефела,
И ржет навеселе.

Тут могу вас только отослать к своей статье, предваряющей антологию «Маруся отравилась». Там речь идет о том, что сексуальная революция — это не следствие революции социальной, а скорее наоборот, следствие разочарования в ней, бегство в такие оргиастические увлечения, такие афинские ночи а-ля малашкинские повести или повести Глеба Алексеева («Дунькино счастье», «Дело о трупе»). Все эти оргии в среде комсомола, то есть Серебряный век, опущенный на уровень…

Нет, не в этом дело. Это вопрос, конечно, к Мальмстаду, к Богомолову; к людям, которые Кузминым занимались не в пример более серьезно; или к Кушнеру, может быть, который его прочел еще в 60-е годы, и для него это было, как он сам вспоминает, самое главное открытие в Серебряном веке. Я просто очень люблю Кузмина. И мне кажется, что здесь сыграло, понимаете, некоторое непонимание большинством современником скорее его старообрядческих, его французских, актерских, музыкантских корней. В Кузмине обычно видят стилизатора, утонченного флориста, друга акмеистов.

Где слог найду, чтоб описать прогулку,
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный…

Думаю, что очень сильно. Владимир Маяковский вообще был впечатлительный человек и с колоссальной легкостью подпадал под влияние, как на него, в свое время повлияли Семён Надсон и Николай Некрасов, допустим, как потом на него повлиял Саша Черный — такая генеральная репетиция поэта этого склада, и он Сашу Черного наизусть знал, огромными кусками постоянно цитировал. Я так думаю, что Владимир Маяковский — это скрещенное влияние двух авторов: Саши Черного и Уолта Уитмена. Саша Черный — на уровне тематическом, на уровне презрения к человечеству, а Уолт Уитмен — на уровне формальном. На драматургию его в наибольшей степени повлиял Леонид Андреев, конкретно, я думаю, «Царь голод». Прочтите сначала…

Он и об этом в том числе, но дендизм не был его основной мишенью. Дендизм был присущ в той или иной степени самому Аверченко. Если говорить о том, что никто ни во что не верит: да, вот это такой нигилизм и, если угодно, некую духовную импотенцию, полное нежелание во что-либо вписываться и за что-либо бороться,— об этом больше других сатириконцев писал Саша Черный, который как-то и находился на обочине «Сатирикона», но тем не менее был там одним из самых известных, любимых авторов. А что он, действительно, всегда был наособицу, как вспоминает Чуковский, так он в принципе был человек не очень контактный. Мне такой его современной интонацией кажется Иртеньев — тоже довольно колючий в общении, что не…

Да, Соломонову (как она правильно называется — Соло Монова) я, конечно, её слышал, и присылали мне много. Понимаете, я не разделяю такого вот уж, что ли, скептического отношения к её сочинениям. Но она нормальный совершенно автор и симпатичный, во всяком случае владеющий формой. Иногда у нее попадаются откровенная эстрадность, откровенная пошлятина (у кого её нет?), иногда — фельетонность, а иногда очень она бывает забавна и точна. Ну, такая поэзия имеет право быть. Понимаете, в лучших своих образцах она вполне на уровне лучших текстов Емелина и Орлуши, а те в свою очередь в лучших текстах на уровне Саши Черного, иногда. То есть я против Соломоновой совершенно ничего не имею. И более того —…

Да ничего особенно хорошего я о нём не думаю. Он писал очень много. Конечно, по сравнению с Тэффи (простите меня за ранжирование), он писатель прочного второго ряда. Потому что Тэффи — мыслитель, у неё же есть гениальные вещи, типа книг «Июнь» или «Авантюрный роман». А Аверченко — замечательный фельетонист и замечательный юморист, но у него и «Шутка Мецената» — в общем, вещь такая поверхностная. Но вот чего у него не отнять — это того, что он сам называет «тайной смеющихся слов». Понимаете, не просто так Тэффи, Бухов и особенно, конечно, гениальный поэт Саша Чёрный, с ним сотрудничали. У Аверченко есть ноты бесконечной усталости от людей, усталости и раздражения, и это дорогого стоит.