Понимаете, верлибр (не надо путать его с белым стихом, потому что в белом стихе есть размер) — это не только Геннадий Айги, а это огромная школа. И верлибр бывает иногда и с элементами рифмы, и с созвучиями всякими музыкальными, с аллитерациями — с чем хотите. Верлибр — это не просто проза стихами. И Айги — совсем не проза. Свободный стих представлен в России замечательными образцами. Это и верлибр Юнны Мориц, которая писала тогда превосходные стихи. Вот это:
Швабры осенних сосен
Шаркают в Конотопе.
Ещё не топят…
Помните?
Ведь нет колбасы на Луне,
И всё же она остаётся планетой.
Ну и так далее. Или:
Молодой, двадцатидвухлетний
Марихуановый хиппи,
тощий как жердь,
бледный как смерть,
вынимает свои стихихиппи —
стихи, добытые химическим путём
из секреции Лукреции Борджиа.
— Вот, прочтите,— он мне говорит
любезным, железным голосом,—
был я паинькой, этаким заинькой,
но однажды меня просквозило —
и вселилась в мою оболочку
потусторонняя сила:
не хочу, а она диктует,
без рифмы, правда, одни верлибры…
Или совершенно гениальные стихи Давида Самойлова — «Свободный стих»:
В третьем тысячелетье
Автор повести
О позднем Предхиросимье…
Стихи о том, как в его повести Пушкин будет приезжать во дворец в серебристом лимузине с крепостным шофёром Савельичем.
Свободный стих… Как правильно говорил Самойлов тот же: «Отойдите, непосвященные». Это высшая форма владения стихом — написать без рифмы и без размера так, чтобы это всё-таки были стихи. Это всё равно что пройти над ареной по канату, но без каната, вообще ни за что не держась, даже без шеста. Это надо уметь, конечно. Это особый род словесного искусства, довольно тонкий. Поэтому я к верлибру отношусь положительно весьма, хотя моё отношение здесь ни на что не влияет. У меня тоже есть несколько верлибров.
Но одно я могу сказать совершенно точно: мне не близко творчество Геннадия Айги. Это только моё личное отношение. Я не люблю его. Мне кажется, что этот человек, безусловно, замечательный поэт, но вот это абсолютно не моё. Мне видится в этом какая-то экзальтация такая болезненная. Ну, может быть, в нём есть какой-то очень сильный… Ну, вы же знаете, что он был представителем какой-то северной народности (не вспомню сейчас точно, какой именно), но он действительно очень фольклорен. И может быть, я не все иероглифы этой фольклорности там считываю. Но мне Айги близок гораздо менее, нежели сын его, замечательный композитор, Алексей.