Есть. А я не понимаю, какая там может быть отдельная концепция особая? Там всё понятно. Связь сексуальных перверсий и фашизма совершенно очевидна. Проблема в ином — что и сексуальные перверсии, и фашизм являются следствием более глубокой болезни. И болезнь эта — безусловно, реакция на вызовы модерна. Весь этот фильм о реакции на вызовы модерна, о том, что можно отвечать на вызовы модерна иначе (творчеством, созиданием), а можно развратом, убийством, манипуляциями и так далее. Это фильм о болезнях XX века.
Я не буду подробно вдаваться в бессмысленные, по-моему, дискуссии о сексуальной природе насилия. Но мне кажется, важнее другое: в условиях несвободы одинаково перверсивным становится и секс, и семья, и социальное развитие. Это фильм о больном обществе, а вовсе не о том, что фашизм и гомосексуализм завязаны в роковой узел, и что Хельмут Бергер играет сверхчеловека. Не сверхчеловека он играет — вот в этом-то всё и дело. Это фильм о болезни общества, о роковой болезни нации, о страшной перверсии, которая овладела всеми. Это воля к наслаждению именно, воля к падению, воля к преступности, к аморализму, к бездне. Вот об этом и есть «Гибель богов». В этом и заключается гибель богов, а вовсе не в том, что Висконти первым связал фашизм с сексуальными перверсиями. Если бы это было так, Фасбиндер не называл бы эту картину величайшей в мире.
Мне кажется, что здесь… Немножко картина, по-моему, с одной стороны, переоценённая, с другой — недооценённая. Переоценён её революционный вклад в развитие формы (ну, это такой Вагнер, такая опера), а недооценена её глубокая нравственная мысль, потому что Висконти — это прежде всего очень умный художник. Вот так мне кажется.