«Яма» Куприна — по определению книга для молодёжи. Если вы помните, она посвящена матерям и юношеству. И это правильное решение, потому что роман о публичном доме стоит посвятить матерям и юношеству, чтобы люди знали об уродливых крайностях жизни. И, может быть, матерям и юношеству именно потому, что это в общем чистая книга, бесконечно трогательная. Но я не считаю Куприна автором ровным. Я его считаю автором великим, но великое редко бывает ровно.

Толстой о «Яме», в 1908 году прочитав первую часть, выразился так, он сказал: «Конечно, он негодует, но на деле, описывая, всю эту гадость, он наслаждается, и от человека со вкусом этого скрыть нельзя». Я не думаю, что Куприн наслаждался, описывая…

В общем, долго это переводить и объяснять, но суть сводится к тому, что после общения с некоторыми россиянами автор письма несколько пересмотрел свою концепцию народа. 

Вот тут что важно? Я могу сказать, как примерно я понимаю, о чем написан «Белый пудель», помимо авантюрного сюжета с похищением собаки у бродячих гимнастов и возвращением ее, там есть много забавных сцен и забавных монологов. Трилли, который в истерике катается по полу, а ему говорят: «Микстурка очень слабенькая, один сироп-с». Сами эти дети подземелья, с этим колоритом мрачноватым. Это, мне кажется, у Короленко, у Куприна, у всей сентиментальной детской прозы начала века один посыл. Что у «Белого пуделя»,…

Ох, ребята, как мне не хочется об этом говорить! Вот Носик — бесстрашный человек, он может себе позволить. А я так завишу от чужого мнения, от чужого отношения… Скажешь — и вызовешь опять какой-нибудь флешмоб ненависти к себе, а я этого терпеть не могу. Но раз уж вы спросили, что делать? Программа существует для того, чтобы я отвечал честно.

Мне не нравится акция #янебоюсьсказать. Мне нравится один её аспект — она на некоторое время объединила россиянок и украинок, потому что эта проблема общая. Я согласен с Надеждой Савченко: братьями мы, может быть, и не будем, но добрыми соседями будем, поэтому надо искать точки сближения.

А вот что касается самой акции, то мне не нравится она. Когда-то…

Понимаете, про фильм «Чекист» было тогда сказано «фильм о том, как в 1920 году расстреливали фотомоделей». В «Чекисте», мне кажется, интерес к садомазохизму возобладал. Это такая странная смесь садо-мазо и порнографии, которая вроде бы осуществляет благородную миссию, то есть рассказывает о терроре, но, как сказал Толстой о купринской «Яме», «он делает вид, что разоблачает, но на самом деле наслаждается, а от человека со вкусом это скрыть нельзя».

Я считаю Рогожкина очень крупным режиссером. Мне очень жаль, что он больше не снимает. Я переживаю его уход из кинематографа довольно болезненно. Мне жаль, что этот крупный мастер в последнее время никак не напоминает о…

У меня сложное отношение к этой картине. Всё время мне вспоминаются слова Толстого о купринской «Яме»: «Он вроде бы разоблачает и негодует, но от человека со вкусом нельзя скрыть, что он наслаждается». Кавани, сколько бы она ни говорила о своём отвращении к этому фильму, о его милитаристичности, о его слишком лёгкой и увлекательной форме и так далее, вдумчиво и увлечённо исследует феномен садомазохизма или, скажем так, взаимной зависимости палача и жертвы. Но нельзя скрыть того, что она всё-таки снимает эротическое кино, а не исследует проблему.

Здесь очень трудно провести грань. Я, например, знаю, почему погиб Пазолини. Не знаю, кто его убил конкретно, но знаю, что он заигрался…

Да я, честно говоря, и комментировать бы его не стал. Это тот самый случай, когда удовлетворение личных… не скажу «амбиций», но личных пристрастий, личных перверсий пытаются выдать за решение нравственной или художественной проблемы. Ну, такой же пример, мне кажется, это Пазолини, «120 дней Содома», когда Пьер Паоло Пазолини (безусловно, выдающийся художник) для собственного удовольствия снимает эротические и пыточные сцены, а пытается это выдать за антифашистское кино. Может быть, оно так и есть. Но вот антифашистское кино — это «Гибель богов», а «120 дней Содома» — это самоудовлетворение.

Примерно такая же история наблюдаются и в романе Лидского, потому что там… Помните, как…