Понимаете, про фильм «Чекист» было тогда сказано «фильм о том, как в 1920 году расстреливали фотомоделей». В «Чекисте», мне кажется, интерес к садомазохизму возобладал. Это такая странная смесь садо-мазо и порнографии, которая вроде бы осуществляет благородную миссию, то есть рассказывает о терроре, но, как сказал Толстой о купринской «Яме», «он делает вид, что разоблачает, но на самом деле наслаждается, а от человека со вкусом это скрыть нельзя».
Я считаю Рогожкина очень крупным режиссером. Мне очень жаль, что он больше не снимает. Я переживаю его уход из кинематографа довольно болезненно. Мне жаль, что этот крупный мастер в последнее время никак не напоминает о себе. Но мне очень не нравится фильм «Чекист». Хотя он, казалось бы… Знаете, это как «Сало» Пазолини — тоже ведь человек якобы разоблачает, а на самом деле наслаждается. И это как-то немножко нехорошо, мне кажется. Ты уж наслаждайся, но тогда не делай вид, что разоблачаешь.
Что касается «Прорвы», то это тоже такое эстетическое упражнение на темы, эстетизации не подлежащие. Вообще мне кажется, Дыховичный был очень крупным актером, человеком выдающегося ума и замечательным мыслителем. С ним очень интересно было разговаривать. И он и человек был хороший. А режиссер он был, по-моему, довольно заурядный, что бы ни сказали.
Понимаете, любой человек, соприкасавшийся с гениальным режиссером, начинает тоже считать себя режиссером. Все, кто соприкасался с Любимовым, считали, что они потенциально могут ставить в театре или в кино. Но у кого-то это получалось, как у Филатова, а у кого-то не получалось, как у Дыховичного. При том, что он был человек, еще раз говорю, выдающийся, но такого несколько сухого, умозрительного ума.
Вот Бурляев общался с Тарковским и решил, что тоже может снимать кино. Это ошибка. При том, что он гениальный актер. Я вот, например, сыграл у Крымова — и поймал себя на этом. Я поймал себя на этом отвратительном ощущении, что я могу играть на сцене. Хотя я не могу. Я не должен этого делать, это не мое. Это разовое увлечение. Это я один раз попробовал и должен об этом забыть. Но энергетика Крымова, Трибунцева, который там рядом со мной, Исаковой, которая на одной сцене, Лукомникова, который очень артистичен — она такова, что я думаю: «И я тоже хочу!».
Нет, мне надо помнить свое место. Поэтому больше, я надеюсь, я этим не занимаюсь. Я всю жизнь об этом мечтал. Но я как бы реализую свою мечту в сыне. Вот я всю жизнь мечтал быть актером, и у меня сын актер. Вот видите, это, по-моему, такое правильное, наименее травматичное решение, что ли.
