Мне приходится говорить вещи, которые меня совершенно не радуют. Я очень любил Ивана Дыховичного как человека, но как режиссер он меня не устраивает совершенно. Тут, видите, есть такое явление, что, поработав с гением, люди недостаточно критичные сами начинают себя считать гениями. И потом, у гения так все органично и легко получается — на площадке, на сцене, — что актеру хочется ему подражать. Я это прекрасно знаю на своем опыте, потому что я поработал у Крымова в спектакле: в одной роли, в одном спектакле, но это так заразительно и так волшебно; сразу кажется: «Я тоже так могу». Надо уметь себя осаживать. Кто-то (например, Демидова, например, Смехов, например, Филатов), работая с Любимовым, при этом не теряли твердой (иногда циничной, а иногда — насмешливой) самооценки. Филатов вообще и к своим литературным, и к своим режиссерским опытам относился абсолютно самоедски. «Свободу или смерть» даже не стал доснимать, что, по-моему, ошибка, так как сценарий был великолепный. «Сукины дети» очень сильная картина.
А вот Дыховичный, поработав на площадке у Любимова, почувствовал себя режиссером. Элементы любимовской театральности очень сильны, скажем, в «Прорве». Мне кажется, что Иван Дыховичный был большим теоретиком, лучшим сужденцем, рассказывателем, чем постановщиком. Ни один из его фильмов, включая очень остроумную «Копейку» меня не увлекает. Хотя сам Дыховичный, когда говорил, — это было чудо. И он был мужественный человек, игнорируя болезнь, до последнего работал, заражал всех праздником, ощущением дела великого. Нет, он был человеком в высшей степени привлекательным, но кино не получалось.
Точно также, мне кажется, трагедия Александра Кайдановского, который поработал на площадке у Тарковского и решил снимать. Он был гениальным актером, но его режиссерские работы я смотреть совершенно не могу. Возможно, это дефект моего сознания. Николай Бурляев — великий актер, поработал на площадке у Тарковского и тоже решил, что он режиссер. С Натальей Бондарчук та же история. Я думаю, что поработать с Тарковским и не захотеть снимать было невозможно. Потому что от него исходил магнетизм, желание делать что-то, как он, подражать ему. Да, мне кажется, что Любимов, Тарковский, Эфрос многих сбыли с панталыку. Начинало казаться, что это такое ремесло, которое можно освоить. А его освоить нельзя, с ним можно родиться. Фоменко той же породы. Есть люди, которые работают мучительно, а есть те, которые работают заразительно, которым хочется просто подражать.
