Конечно да. Но тут, понимаете, какая штука? Вот что надо иметь в виду, когда вы эту проблему анализируете? Надо иметь в виду всегда, что фольклорное сознание, особенно в России, достраивает образ героя, меняет его.

Можно ли назвать Ленина трикстером? Формально говоря — конечно нет. Какой же он трикстер? Он Ленин, он марксист, он довольно скучный политический борец, совершенно лишенный, казалось бы, души. Но посмотрите, как народ его воспринимает. Народ, мифологизировав этот образ, сделал Ленина каким-то веселым, хитрым, свойским парнем — тем Лениным, которого мы видим в советском кинематографе, прежде всего Лениным Щукина, Лениным Ромма («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году»),…

Рогожкин был человеком очень умным (это тоже такая действительно не самая часто упоминаемая добродетель для режиссера) и, кроме того, очень культурным. Он же был по первому образованию историк искусства, выдающийся культуролог, человек совершенно замечательных знаний и точного умения их применить. Поэтому я не сомневаюсь в том, что если он и писал стихи, то это было, по крайней мере, профессионально, по крайней мере, качественно.

Дело в том, что, как мне кажется, Рогожкин обладал одной способностью. Знаете, есть такая приправа — глутамат натрия называется. Она делает рыбу более рыбной, мясо более мясным. Она не имеет собственного вкуса, но подчеркивает вкус тех вещей, с которыми…

Да нет, не только бремя таланта. Это было бы слишком общо. Это трагедия человека, который в силу своего таланта оказывается противопоставлен окружающим. Одна из причин такого массового неприятия этого фильма, довольно слабого в самом деле по сравнению с первой картиной Климова, но очень умного… Это володинский же сценарий, насколько я помню. Там проблема в том, что талант, оказывается, можно утратить. Вот об этом Климов сказал первым и вслух.

Дело в том, что талант может покинуть человека. Мне когда-то Вознесенский сказал: «Если тебя много бьют, из тебя уходит Моцарт». Вот из этого человека ушёл Моцарт. Он сохранил, конечно, себя, и он сохранил свою принципиальность, и всё, но…

Видите ли, Лариса Шепитько не сняла свой главный фильм. И его блистательно доснял Элем Климов, сняв свою, на мой взгляд, лучшую работу. По её сценарию и, в общем, по её планам, по экспликациям со своей замечательной пластической силой (чего стоит там один кадр с Петренко, где у него репродуктор вместо рта) он сумел доснять «Прощание» — экранизацию распутинского «Прощания с Матёрой». Мне кажется, это вообще лучший фильм Климова. И, соответственно, поскольку Лариса Шепитько была сценаристом этого фильма, и кастинг провела она, то это, конечно, и её удача.

Что касается её фильмов, помимо этого. Из снятых фильмов я больше всего, наверное, люблю «Крылья» по сценарию Ежова и Рязанцевой, потому…

Видите ли, смотря каким детям. Мне говорили об этом фильме, что это попытка Климова доказать «а я могу сильнее», по сравнению с фильмом Шепитько «Восхождение». Я не думаю, что такие мотивы им двигали и что у него была (он же был мужем её, вдовцом) какая-то ревность к её славе. Я считаю Климова, честно говоря, гениальным режиссёром. Я считаю, что он сделал великий фильм «Агония» и ещё гораздо более великий фильм «Прощание», который просто я пересматриваю бесконечно и нахожу в нём новые и новые глубины. Великая роль Петренко, в обоих фильмах он сыграл.

Что касается «Иди и смотри». На некоторых детей, духовно зажиревших и не понимающих вообще страданий, не понимающих, что такое война, это…

Сложная мысль у меня. Я Мартина Скорсезе очень ценю как мастера. Это, конечно, одна из лучших его картин, но у меня возникает вопрос, что все-таки показы мучений, вот torture, физической пытки, они заставляют меня думать, а где здесь кончается режиссура и начинается физиология.

Когда-то Женя Басовская, вот как раз дочь знаменитого историка и сама очень хороший филолог и историк, Женя Басовская, которая преподавала у меня в Школе юного журналиста, у нас была довольно бурная дискуссия по «Жизни и судьбе» Василия Гроссмана. Книга распространялась тогда подпольно, но мы были ребята продвинутые. И вот она сказала: «А в сцене, когда доктор Левинтон проходит через смерть, через душегубку — это…

Сценарий, кстати, первоначально и назывался «Убить Гитлера». Видите ли, для Адамовича (я думаю, в первую очередь, для него, потому что это он придумал этот финал, но и для Климова тоже) важно было показать, что после всего увиденного этот мальчик готов превратиться в мстителя. И он уже мститель, но он не может выстрелить в ребёнка. Вот там он прикидывает разные возможности убить Гитлера, стреляет в Гитлера двадцатилетнего, пятнадцатилетнего, а вот в ребёнка он выстрелить не может. И наверное, для Климова и Адамовича в «Иди и смотри» это было каким-то символом неубиваемой человечности.

Мне же с моей стороны кажется, что мальчик, повидав то, что он повидал, и пережив то, что он пережил, он…

Он был хорошим писателем. «Нечистая сила» — наверное, лучшее его произведение. Оно вызвало большой скандал при своём появлении в «Нашем современнике» (оно тогда называлось «У последней черты»), а мы как раз выписывали «Современник», и я всю эту прелесть прочёл. То, что это роман антисемитский,— отчасти верно. То, что критика партийная в адрес этого романа была справедливой,— неверно. Его критиковали не за антисемитизм, а за возможные аналогии с распадом советской империи, советского строя. Это неплохой роман. Пикуль вообще написал очень хороший роман «Пером и шпагой», я считаю его одним из лучших, очень хороший роман «Слово и дело» об эпохе Анны Иоанновны, неплохой роман «Фаворит». Он знал…