Прочитав книгу Козлова о Висконти (он мне её подарил), я понял, как мало я в нем понимаю. Если говорить о Висконти, то говорить прежде всего «Гибели богов». Я совершенно солидарен с Миндадзе, что это величайший фильм о кануне Второй мировой, вообще величайшая сага о предвоенной Европе. Это столь масштабное, столь серьезное произведение! Я помню, у нас с Матизеном был спор: я хвалил какую-то картину, он её ругал. Я говорю: «Витя, вот вы так жестоко подходите к современному кино. А что вам нравится?» И он сказал: «Гибель богов». Я говорю: «Ну, знаете, вот при таком критерии вообще нет никакого кинематографа, потому что на фоне «Гибели богов» нет даже «Туманных звезд Большой Медведицы», нет даже «Рокко и его братьев», нет всего Висконти. Про «Семейный портрет в интерьере» — картину, которая мне в детстве очень нравилась, я уже даже и не говорю».
Мне в Висконти больше всего нравится даже не его глубочайшее понимание оргиастической природы фашизма, а нравится мне, братцы, его удивительная магия — магия кино, магия того, что происходит на экране. Вот понимаете, все-таки Висконти — это волшебство, колдовство. Это такое кино, которое само по себе не исчерпывается ни идеологией, ни сюжетом, ни мыслью. Это действительно колдовство, и фантастика, и преображения. И я бы с удовольствием о нем поговорил. Но, правда, кто я такой, чтобы говорить о Висконти? Ну давайте, я пересмотрю «Рокко», и, может быть, мы что-то такое сделаем. Надо, конечно, и «Леопарда» пересмотреть. Я Д'Аннунцио настолько не люблю, что как-то экранизации его я никогда не воспринимал всерьез.