Вопрос вечный, я хорошо помню статью Аникста в восьмитомнике Шекспира – российском, академическом, – где сказано: «Иному покажется, будто мы вдумываем в Юлия Цезаря какие-то свои мысли, и что так сложны мысли Шекспира, и что такой политология Цезаря не могла быть. На самом деле можно возразить только одно: это не мы вдумываем Шекспира. Это Шекспир имел в виду не в пример больше, глубже, точнее, чем можем угадать там мы».
Вот так пишет Аникст с огромным преклонением перед художником, с огромным уважением к нему. Я думаю, что и Зощенко, и Бабель, и Ильф с Петровым (все описатели великих трикстеров 30-х годов) понимали и вкладывали в книгу гораздо больше, чем можем сделать мы. Вот такое у меня ощущение. И это не overinterpretation, не чрезмерная, не сверхинтерпретация, а это недостаточно глубокая аналитическая работа. Мы очень часто контекст газет, которые читали авторы, контекст разговоров, которые они вели, – мы это часто упускаем.
Мне думается, что Ильф и Петров как создатели самого талантливого русского эпоса 20-го века далеко еще недоисследованы. И, во всяком случае, их чисто кинематографическая тактика наблюдения за героем – это, по-моему, блистательно. И я, конечно, счастлив, что Ильф и Петров в наше время по-настоящему канонизированы. Что Ильф и Петров стали героями работ Одесского и Фельдмана, и выдающегося комментария Юрия Щеглова. По-моему, это отлично.
