Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Что вы можете сказать о статье Вячеслава Иванова «Две стихии в современном символизме»?

Дмитрий Быков
>100

Я вообще не понимаю, как вы совершили этот подвиг, прочитав статью Всеволода Иванова «Две стихии в современном символизме»? Это настолько путаная, настолько абстрактная, настолько произвольная статья, совершенно демагогическая. Есть люди, которые занимаются творчеством Иванова совершенно серьезно, как, скажем, Майкл Вахтель, но я никогда не понимал этого. Может быть, у него есть несколько сильных стихотворений в «Cor Ardens», да и «Корчие звезды» само по себе довольно интересное сочинение, но в целом, понимаете, «невысокая природа колдовских его забав: / то калоши, то погода, то Иванов Вячеслав».

Мне кажется, что это переоцененная фигура. Интересны его отношения с Зиновьевой-Аннибал. Интересна его переписка, женитьба на падчерице,— такие вещи жизнетворчества. Все, что исследует Богомолов: его связи с Венцловой, его интерес к оккультизму, его дружбу с сестрами Герцык. Все это интересно. Но читать его — боже упаси.

Читайте уж тогда Макса Волошина. Мне вообще кажется, что Волошин был единственным из критиков Серебряного века, у которого четкий темперамент и замечательное умение формулировать, хотя тоже он дико многословный и такой патетический человек.

«Две стихии в современном символизме», насколько я помню и насколько я это понимал, когда я это читал, прости господи, на третьем курсе, опять-таки, в богомоловском семинаре,— это, значит, чередование в истории темных мистических эпох вроде идеалистического Средневековья, такого мистического, и реализма, рационализма. И для того чтобы до истин этих доискаться, не надо в преисподнюю спускаться. Это довольно простая мысль. Собственно, то, что «реалистический символизм раскроет в символе миф» — цитируя «Две стихии в современном символизме»,— по-моему, эта формула путаная и бессмысленная, как всякое сотрясение воздуха, но наверняка есть люди, которые найдут в этом величайший смысл. Мне кажется, что путанее Вячеслава Иванова писал только Андрей Белый. Но Андрея Белого спасало то, что он был гениальным прозаиком, пластически очень выразительным: вы его определений, его портретов, его колорита не забудете, не говоря уже о ритме. А Вячеслав Иванов, по-моему, таких пластических способностей не имел.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Чьи биографические труды стоит прочесть для изучения литературы Серебряного века? Не могли бы вы посоветовать что почитать для понимания Мандельштама и Цветаевой?

Лучшее, что написано о Серебряном веке и о Блоке, как мне кажется,— это книга Аврил Пайман, американской исследовательницы, «Ангел и камень». Конечно, читать все, если вам попадутся, статьи Николая Богомолова, который, как мне кажется, знает о Серебряном веке больше, чем обитавшие тогда люди (что, впрочем, естественно — ему доступно большее количество источников). Эталонной я считаю книгой Богомолова и Малмстада о Михаиле Кузмине. Конечно, о Мандельштаме надо читать всё, что писала Лидия Гинзбург.

Что касается биографических работ, то их ведь очень много сейчас есть за последнее время — в диапазоне от Лекманова, от его работ о Мандельштаме и Есенине, до Берберовой, которая…

Не могли бы вы рассказать об отношениях Василия Аксенова с матерью? Правда ли, что они не ладили?

Да нет, ну что вы! С Евгенией Гинзбург у него были практически идеальные отношения. Зная, что она умереть может скоро, он повез ее в европейскую поездку, где она впервые в жизни с французами поговорила по-французски. По Европе на машине поехал с ней. Конецкий, когда они разругались с Аксеновым (со стороны Конецкого это было очень отвратительно, со стороны Аксенова, конечно, это тоже было грубо, но Конецкий совсем нехорошо себя повел по отношению к Аксенову-эмигранту) писал: «Что есть, то есть: гулаговскую мамашу везти в Европу – это подвиг». И Аксенов это сделал.

Конечно, смерть Евгении Гинзбург была для Аксенова тяжелейшим ударом. Многие вспоминали, что он был на ее похоронах совершенно…

Что означает стихотворная строка из вашего романа «Остромов, или Ученик чародея»: «Погибает народ, а душа поет»?

Это же не моя строка. Там оговорено, что это стихи матери главного героя, на самом деле, Аделаиды Герцык, потому что псевдонимом я его наградил. А на самом деле, это Даниил Жуковский, тот самый сын Аделаиды. И это её стихи времен крымских репрессий, начала 20-х, когда её посадили и выпустили. Она вскоре после этого умерла, надломилась. Совсем она была молода, ей было что-то лет 45…

Герцык права в этом абсолютно. Погибает народ, а душа поет. Потому что, конечно, я склонен думать, что это был смертельный удар по России, тем не менее, люди достигали в это время каких-то невероятных духовных высот. И Аделаида Герцык — один из символов этого для меня. И Макс Волошин, который лучшие свои стихи написал…

Алексей Толстой после смерти Александра Блока пародировал его в своих произведениях. А как Блок относился к Толстому?

Насколько я понимаю, никак не относился. Дело в том, что человека гораздо больше обижает игнорирование, нежели прямая вражда. Алексей Толстой (наверное, он имел для этого какие-то основания) считал себя крупным писателем уже в ранние годы, уже в годы акмеизма и российского символизма. Но он как-то засветился тогда в литературе только несколькими довольно смешными скандалами: в истории с обезьяньим хвостом, которая так обидела Сологуба (вы можете прочитать это довольно подробно, всю эту смешную скандальную хронику), в истории с дуэлью Вакса Калошина (Макса Волошина) и Гумилева, где он был секундантом, насколько я помню, Гумилева. Могу путать, кстати. По-моему, Гумилева. В общем, как бы то ни…

Почему современные россияне не интересуются литературным наследием русского зарубежья — Бердяевым, Лосским, Франком, Степуном, Вышеславцевым, Шмеманом или Флоровским?

Флоровским богословы интересуются, безусловно.

Я вам могу ответить на этот вопрос. Потому что большая часть русской литературы потеряла всю свою актуальность, и потеряла прежде всего потому, что проблематика современного мира усложнилась многократно, Россия стала совершенно другой. Эти люди жили и писали так, как будто у них было очень много времени. Многое обернулось простой болтологией. Хотя есть прекрасные страницы и в наследии Шмемана, пожалуй, и Бердяева, и уж конечно, Лосского. Бердяев мне кажется скорее публицистом таким, достаточно переменчивым. И у Розанова, и у Флоровского, богослова превосходного, у Флоренского, которого я ценю выше всех остальных, конечно, есть…