Это же не моя строка. Там оговорено, что это стихи матери главного героя, на самом деле, Аделаиды Герцык, потому что псевдонимом я его наградил. А на самом деле, это Даниил Жуковский, тот самый сын Аделаиды. И это её стихи времен крымских репрессий, начала 20-х, когда её посадили и выпустили. Она вскоре после этого умерла, надломилась. Совсем она была молода, ей было что-то лет 45…
Герцык права в этом абсолютно. Погибает народ, а душа поет. Потому что, конечно, я склонен думать, что это был смертельный удар по России, тем не менее, люди достигали в это время каких-то невероятных духовных высот. И Аделаида Герцык — один из символов этого для меня. И Макс Волошин, который лучшие свои стихи написал именно в том Крыму.
Я, кстати, однажды на Арбате, за 100 рублей, купил книжку Волошина в такой серии советских репринтов «Духовное наследие» и стал читать. Слушайте, грандиозный поэт! Надо было очень сильно попасть под гипноз Мандельштама, чтобы долго повторять его скептические оценки, а Мандельштам очень часто заблуждался. Его мученическая гибель не делает его правым всегда и во всем. Он был, конечно, человек прекрасный, на грани святости, но оценки его были весьма субъективными. Там есть одна его фраза, прости господи, я думаю, если у Мандельштама был когда-нибудь в жизни безнравственный поступок, то вот это он. Ему сказали, что Даня Жуковский арестован. Он спросил: «За что?» — «За распространение стихов Макса Волошина». Он сказал: «Ну правильно, Макс — плохой поэт». Прости господи. Макс — прекрасный поэт, прекрасный, исключительный. Его стихотворение про Разина… Я поразился тому, как оно художественно совершенно.
Я думаю, что это совершенство многих раздражало — Бунина, например. Потому что Бунин так хорошо писать стихи не умел, прости меня господи. Все-таки Бунин как поэт гораздо архаичнее себя же прозаика. А Макс замечательный поэт.
