Писателем не становятся. Я стал журналистом, а уж потом… Ну, журналист — это форма моего бытования в мире. Писатель — это не профессия, а это болезнь профессиональная или состояние души. А журналистика и педагогика позволяют мне с этой болезнью наиболее таким вменяемым образом, наиболее адекватным образом существовать.
Выбрал ли бы я профессию журналиста? С высокой степенью — да. А если и нет, то профессию адвоката, она мне кажется сейчас наиболее важной. У нас вот с Резником был этот разговор, где я ему сказала: «А вот какой смысл вашей профессии, если 99,9% приговоров — обвинительные?» Он: «Добиться смягченного приговора, добиться другой статьи, добиться внимания общества к кейсу». Там есть чего добиваться на самом деле. И вообще спрашивать «Зачем нужен адвокат?» — это так же наивно, как спрашивать: «Зачем в процессе репетиции оркестра дирижер? Играет-то не он». Да, это, наверное, такое действительно великое предназначение. «И все будет вечно хреново, и все же ты вечно звучи»,— как сказано у Кима в «Адвокатском вальсе».
Если не адвокат, то меня бы, наверное, заинтересовала все-таки профессия врача, потому что… Хотя я никогда не любил химию, знал, но не любил никогда. Ну, при золотой медали у меня было из чего выбирать. Хотя я, в общем, очень тяжело отношусь к виду чужого страдания, но мне кажется, что именно понимающий врач, который умеет иногда заговорить боль,— это и есть наиболее вменяемый тоже аналог профессии писателя.
Вот этим бы я занимался — занимался ситуациями, в которых человеку надо сказать какое-то слово. Понимаете, я не очень рожден для противостояния. Меня не привлекает совершенно беспрерывная драка всех со всеми. Я не очень люблю давить на чужую психику. Мне совсем не нравится процесс доминирования, более того, он меня в какой-то степени отравляет. Поэтому я бы выбрал профессию, которая дала бы наибольший масштаб для сочинительства или для нормального здорового общения.
Если вы послушаете эфиры программы «Один», вы поймете, что я предпочитаю не вступать в идиотские полемики, а все-таки или защищать, или рассказывать, или утешать, ну, говорить с понимающими людьми. Мне ужасно ненавистна вот это гопническая жажда постоянно унижать остальных. Я это умею, но этого не люблю. Вообще человека унизить не так сложно, как это кажется; человека растоптать — это милое дело. И многие люди, пользуясь этими нехитрыми приемами, пробивают себе путь в жизни, поселяют в остальных комплексы, страдания и прочее. Это легко, но это неинтересно. Это не значит, что я такой ангел, а просто мне это не органично. Поэтому профессию бы я, наверное, выбрал такого медицинского плана.