Был ли Джордж Байрон сильной личностью?

По этому поводу хорошо сказал Пушкин в письме к Вяземскому, что ли: «Ты жалеешь по поводу утраты записок Байрона? Не стоит, ты видел его в палатке, ты видел его в бою. Охота тебе видеть его на судне?»

Действительно, биография поэта – дело десятое, и Пушкин вряд ли бы ей сильно заинтересовался, потому что за собой много всего знал. Если говорить объективно, Байрон был не такой уж дурной человек (если сравнивать с современными романтиками). В том смысле, что я называю романтизм предтечей фашизма. Презрение к человеку, презрение к толпе, культ сверхчеловека. То, что говорила Лидия Яковлевна Гинзбург: «Романтизм надо уничтожить». Да, что-то, наверное, такое.

Видите ли, сравнивать Пушкина с Байроном не совсем корректно хотя бы потому, что одного мы читаем по-русски, а второго по-английски. И оценить их может только такой амбидекстер, если угодно — человек, который двумя языками владеет как двумя руками, одинаково свободно и обаятельно. Я таких людей видел очень мало.

Байрон безусловно великий поэт, создатель некоторых жанров. Пушкин его, конечно, перерос — но ведь и Байрон перерос романтизм. «Дон Жуан» («Дон Гуан») — это уже совершенно не романтическая поэма. Роман в стихах. Да в общем, уже и «Чайльд-Гарольд» — такое прощание с байронизмом.

Что же касается того, кто из них значительнее как поэт… В свое время Пушкин говорил, что высшая…

Действительно, биография поэта – дело десятое, и Пушкин вряд ли бы ей сильно заинтересовался, потому что за собой много всего знал. Если говорить объективно, Байрон был не такой уж дурной человек (если сравнивать с современными романтиками). В том смысле, что я называю романтизм предтечей фашизма. Презрение к человеку, презрение к толпе, культ сверхчеловека. То, что говорила Лидия Яковлевна Гинзбург: «Романтизм надо уничтожить». Да, что-то, наверное, такое.

Шелли – безусловно. Наверное, похожа и байроновская биография. Вот биография Браунинга не похожа совсем. Но Браунинг же, строго говоря, не романтик. Вордсворт, Кольридж – я не знаю, в какой степени их можно назвать романтиками. Вот Китса – можно, и такая судьба безумная. Шелли  – можно, да. Теннеси Уильямса можно, автора лучшей пьесы о Байроне и Шелли.

Нет, во-первых, Пушкин не просто трехмерен — Пушкин весьма многомерен. И уж, конечно, многомернее Байрона.

Говорю так не из борьбы с проклятым космополитизмом, не из национальной гордости, а потому что Пушкин жил в более сложной, на мой взгляд, в более интересной обстановке, в более мистической стране. Всё-таки жил позже, больше видел.

Байрон застал самое начало 1820-х. Он не видел по-настоящему Европы, охваченной французскими волнениями, русской реакцией, не застал настоящего бурного развития Штатов, которые дали возможность Пушкину написать блистательную пророческую статью. Байрон раньше умер. Да и вообще он был старше Китса, консервативнее Китса.

Конечно,…

Конечно, а как же? Мы тоже с детьми — у меня же зарубежка — спорим, именно спорим ожесточенно о том, был ли романтизм предшественником фашизма. И они говорят: «Как же, ну как же из романтизма получился фашизм?» Я говорю: «На фигуре Ницше, на переломной, конечно». Но романтики — это и есть наследники и отрицатели идеи просвещения. Идея сверхчеловека, покоряющего массы,— это и есть идея Наполеона. Конечно, Наполеон был для Байрона, не скажу, героем, но одной из важнейших фигур, с которой, конечно, он себя соотносил и о которой он думал. И для Пушкина это совершенно естественно. Я думаю, что только Гофман был свободен от этого гипноза, и то не до конца. Для романтика Наполеон… для Бетховена, в частности,…

Для этого надо перечитать Анну Рэдклифф , надо перечитать метьюриновского «Мельмота Скитальца», надо перечитать «Портрет Дориана Грея» под этим углом. Но в принципе, готический роман — это реакция на философию просвещения, реакция довольно важная. «Реакция» здесь — в прямом смысле слова. Реакция для нас — всегда какое-то движение, направленное против прогресса, с ненавистью на него отвечающее. И действительно, всякий раз, когда вера в идеалы, в прогресс, в человека здорового, полноценного; всякий раз, когда эта вера начинает занимать в обществе сколько-нибудь лидирующие позиции, тут же возникают люди, которые уверены, что человек по природе своей зол, что мир лежит во зле, что никакого не…

Иначе потому, что мерзости художников — это не корысть, не следствие корысти, не следствие жестокости; это своего рода профессиональные болезни, которые художник прививает себе для того, чтобы на своём примере что-то понять про человечество. Мне кажется, что Куприн… Я сложно отношусь к Куприну. Я считаю его писателем исключительного таланта с чудовищными провалами — и вкусовыми, и смысловыми, и какими хотите. Но неровность эта проистекала от того образа жизни, который он себе навязал. А в этом образе жизни была и беспрерывная смена профессий, и странствия, и алкоголизм. И это было потому, что иначе он бы ту остроту жизни не испытал.

Значит, художник — это, к сожалению, свой главный…

Мы прекрасно понимаем, что в русской литературе — литературе молодой и по-хорошему наглой, как подросток,— в XIX веке есть такая тенденция: брать высокие западные образцы и их переделывать на русской лад, сохраняя западное содержание, то есть западную форму и наполняя её, как лайковую перчатку тяжёлым и мосластым кулаком, глубоко русским смыслом. В этом смысле почти у каждого русского классика был не то чтобы двойник, но ориентир на Западе. И вот Байрон — это ориентир для Пушкина. Пушкин находится в постоянной с ним полемике, которая особенно отчётлива, конечно, в «Онегине». «Онегин» — это реплика на байроновского «Дон Гуана». Надо сказать, более удачный роман, конечно, потому что и более…