Был ли Наполеон Бонапарт героем для Джорджа Байрона?

Произведения я вам такого не назову, но «Рассуждения аполитичного» Томаса Манна — это книга ницшеанца и в некотором отношении романтика, и в этой книге проследить генезис фашизма проще всего. Слава богу, что Томас Манн благополучно это заблуждение преодолел. Связь романтизма и фашизма наиболее наглядно показана в «Волшебной горе»: иезуит Нафта высказывает там очень многие романтические взгляды. Наверное, у Шпенглера можно найти очень многие корни фашизма и последствия романтизма. Противопоставление культуры и цивилизации, безусловно, романтическое по своей природе. То колено, тот сустав, где романтизм соединяется с фашизмом, проще всего обнаружить у Ницше, потому что… Я прекрасно…

Видите ли, сравнивать Пушкина с Байроном не совсем корректно хотя бы потому, что одного мы читаем по-русски, а второго по-английски. И оценить их может только такой амбидекстер, если угодно — человек, который двумя языками владеет как двумя руками, одинаково свободно и обаятельно. Я таких людей видел очень мало.

Байрон безусловно великий поэт, создатель некоторых жанров. Пушкин его, конечно, перерос — но ведь и Байрон перерос романтизм. «Дон Жуан» («Дон Гуан») — это уже совершенно не романтическая поэма. Роман в стихах. Да в общем, уже и «Чайльд-Гарольд» — такое прощание с байронизмом.

Что же касается того, кто из них значительнее как поэт… В свое время Пушкин говорил, что высшая…

Потому что, по определению Канта, есть положительное наслаждение, а есть отрицательное. Есть наслаждение гармонией, а есть дисгармонией. Есть пейзаж сентименталистский, идиллический, а есть романтический — буря, ветер, ураган, темный лес, одинокие скалы.

Богоборчество — понимаете, это тоже недовольство проектом «Человек». Человек недоволен своей участью. Ему кажется, что в нем, так сказать, не соблюден баланс огня и глины, говоря по-леоновски. Человек — несовершенный проект.

Человек, если ему дать свободу, как было во время Великой французской революции, использует ее для грабежей, массовых казней и террора. Возникает Наполеон — такой сверхчеловек, который…

Знаете, я читал довольно много о Наполеоне. Лучшим из того, что читал, считаю книгу Мережковского (кстати говоря, книгу вполне апологетическую и очень увлекательную). Арабов же писал не для того, чтобы представить вам исследования жизни Наполеона или Пушкина. Арабов писал для того, чтобы вам было интересно, для того, чтобы вы задумались. Угаданная им закономерность, мне кажется, абсолютно точна: пока человек не рефлексирует, у него всё получается; как только он задумывается, его образ как бы раздваивается и почва уходит у него из-под ног. Вы скажете: «А вот он и о Пушкине пишет непрофессионально». Он не пушкинист. Но то, что он написал о Пушкине, во многом верно, интересно и, кстати…

Действительно, биография поэта – дело десятое, и Пушкин вряд ли бы ей сильно заинтересовался, потому что за собой много всего знал. Если говорить объективно, Байрон был не такой уж дурной человек (если сравнивать с современными романтиками). В том смысле, что я называю романтизм предтечей фашизма. Презрение к человеку, презрение к толпе, культ сверхчеловека. То, что говорила Лидия Яковлевна Гинзбург: «Романтизм надо уничтожить». Да, что-то, наверное, такое.

Шелли – безусловно. Наверное, похожа и байроновская биография. Вот биография Браунинга не похожа совсем. Но Браунинг же, строго говоря, не романтик. Вордсворт, Кольридж – я не знаю, в какой степени их можно назвать романтиками. Вот Китса – можно, и такая судьба безумная. Шелли  – можно, да. Теннеси Уильямса можно, автора лучшей пьесы о Байроне и Шелли.

Ответ на этот вопрос наиболее внятно сформулировал Арабов. В «Механике судеб» он поставил вопрос о том, что пока злодей не рефлексирует, у него все в порядке. Как только он раскаялся, как только попытался быть добрым, тут же все, как в фильме «Непрощенный», идет прахом. «Кому велено чирикать, не мурлыкайте». Наверное, здесь есть вполне справедливая мораль. 

Но я не могу сказать, что Наполеону перестало везти. Наполеон, по версии Мережковского, стал раздражать бога. Он превысил несколько свои пределы. Наполеон Бородинского сражения (и здесь Толстой совершенно прав), Наполеон 1812 года ничем не хуже Наполеона 1805 года. Ни с позиции ни хуже, да и умение влиять на дух войск ничуть не…

Нет, во-первых, Пушкин не просто трехмерен — Пушкин весьма многомерен. И уж, конечно, многомернее Байрона.

Говорю так не из борьбы с проклятым космополитизмом, не из национальной гордости, а потому что Пушкин жил в более сложной, на мой взгляд, в более интересной обстановке, в более мистической стране. Всё-таки жил позже, больше видел.

Байрон застал самое начало 1820-х. Он не видел по-настоящему Европы, охваченной французскими волнениями, русской реакцией, не застал настоящего бурного развития Штатов, которые дали возможность Пушкину написать блистательную пророческую статью. Байрон раньше умер. Да и вообще он был старше Китса, консервативнее Китса.

Конечно,…

Знаете, он был, безусловно, сильной и привлекательной личностью. Другое дело, что эта личность была подвержена алкогольному распаду. Не просто алкогольной зависимости — это была душевная болезнь. Последние годы он провел уже в состоянии полной деменции. Этот алкогольный распад замечательно описан, кстати, в парижских дневниках Волошина.

Понимаете, да, Байрон был сильной личностью, но, в общем, не подарком для друзей, жен и коллег. Он был личностью ослепительной. Личность бледная не сказала бы: «Почему я, такой нежный, должен на всё это смотреть?». Но при этом, конечно, как всякий истинный поэт, это был человек не вполне владеющий собой.

Знакомством с теориями Шопенгауэра, и главное, знаете, исторический фатализм Толстого — это следствие жизни в России. Говорят многие мои школьники, спрашивают: «А роль личности в истории всегда ничтожна?» Да нет, она иногда огромна. Она в России ничтожна. Это он говорит, что ни одна диспозиция, ни одно предписание, ни одна Kolonne marschiert никогда не исполняется во время сражений. Да оно исполняется, оно в России не исполняется. Это в России история имеет характер равнодействующей миллионов воль, в России она имеет характер циклический и хаотический, и личность в ней ничего не решает, потому что она едет по железной дороге своим предуказанным путем.

Если Наполеон поступил…