Да знаете, «Снега Килиманджаро» — это не самый удачный рассказ Хемингуэя. Это очень хороший рассказ. У меня совершенно нет к нему вообще никаких творческих и человеческих претензий. Потому что он один из тех людей, которые вызывают безоговорочную и даже, в общем, я бы сказал, трогательную симпатию.
Очень честный, по-самурайски честный. Чем-то напоминающий Маяковского. Также застрелившийся. Такой же заложник образа, вечно вынужденный доказывать себе и всем остальным, что он мужчина. Мужчина в жертвенном понимании слова. Мужчина именно такой, какой ему представлялся идеалом, начиная с его американского, среднезападного детства. Мужчина, который всё умеет, который всегда безупречен, и который всегда выигрывает, потому что победитель не получает ничего. И суицидная тема звучала у него всегда.
Кстати, очень точное замечание Гениса в юбилейной статье о том, что Хемингуэй — единственный человек, сумевший написать любовный роман об импотенте и военный роман о дезертире. Правда, «Фиеста» не об импотенте, не совсем об импотенте. Это немного другая история. Просто он получил на войне такую травму, несовместимую с сексом. Сегодня ему бы, скорее всего, помогли. А «Прощай, оружие!» тоже книга не совсем о дезертирстве, хотя и не без этого.
Но в любом случае этот парадокс у Хэмингуэя заметен. Но он заложен, собственно говоря, уже в основе его сборника «Победитель не получает ничего» («The Winner Gets Nothing»). Но при этом важно еще и то, что Хемингуэй с самого начала (это единственное, что несколько извиняет его навязчивый и такой, я вы сказал, провинциальный мачизм) воспринимает свое мужчинство не только как преимущество, но как трагедию, как долг, как самурайскую обреченность.
Конечно, постоянные разговоры о том, что мужчина должен воевать на всегда бессмысленной войне, о том, что мужчина должен любить всегда неверную и часто недостижимую женщину, о том, что мужчина должен писать, хотя истина всегда, опять-таки, недостижима — то есть такой кодекс поражения — это немного навязчиво. Но вместе с тем это и бесконечно трогательно.
Вот у человека такая лирическая тема. Какая нам разница, собственно, насколько это хорошо? Важно, что это абсолютно последовательно. И пожалуй, он единственный человек в американской литературе, который эту тему последовательно реализовал. Как только ты добиваешься цели, она обессмысливается, и в этом есть определенная такая даже высокая, вечная творческая трагедия, вечная творческая неудовлетворенность.
Что касается «Снегов Килиманджаро», то это как раз рассказ довольно простой. Он о кризисе среднего возраста. Опять же, герой (герой очень автобиографический, как у него всегда — он действительно поэт, вечно описывал только себя, свои переживания, свои лирические страдания), который всю жизнь как бы побеждал, обнаруживает вдруг, что все его победы ничего не стоят, что он ничего не написал.
И он, главное, гибнет очень смешно. Понимаете, ведь он гибнет рядом с Килиманджаро, не взойдя туда. Поехал на сафари с богатой пожилой американкой, у которой погиб сын, которая спивается, которая всё еще красивая и очень хорошо умеет вести себя в постели — rich bitch, как он ее называет (богатая шлюха). Но при этом он ее не любит и не любил никогда. Да и в общем, вся цепочка его завоеваний, начиная примерно с самого зеленого детства, выглядит цепочкой иллюзий, разрушенных и тоже детских.
И самое главное, что смерть его не героична. Пробираясь сделать фотографию через какие-то колючие растения, укололся под коленкой, недостаточно прижег. Началась гангрена в жарком и влажном климате. То есть сама смерть нелепа и смешна.
Вот это у Хемингуэя один из лейтмотивов — что все трагедии его героев имеют такую трагифарсовую природу. Либо он ранен в неприличное место, либо он умирает от идиотской царапины, а не от раны, не от пули. И кстати, даже самый заветный его герой — персонаж «По ком звонит колокол» — гибнет, подрывая никому не нужный мост, участвуя в никому не нужной войне.
То есть гибель самоцельна, она не прагматична. Ее причины и цели совершенно не имеют значения. Более того, если рассмотреть их подробно, они тоже смешны. И вся человеческая жизнь — это ненужный и бессмысленный подвиг, если это жизнь последовательного человека. А если это жизнь человека глупого, смешного и подлого, то это еще и бессмысленное жалкое выживание.
Так что у Хемингуэя довольно мрачное отношение к человеческой участи. И это, в общем, немножко уравновешивает его смешные магические понты, которые так убедительно разоблачила в своей книге в свое время Мария Кузнецова, она же Максим Чертанов.
Мне кажется, что некоторый автопортрет Хемингуэя содержится в раннем рассказе «Индейский поселок» («Indian Camp»), который я прочел одним из первых и люблю больше всего. Там описана кувада. Иногда студенты спрашивают: а почему индеец перерезал себе горло, пока его жена рожала — неужели он так мучительно переживал ее страдания? Да нет, это индейский обряд, обычай, сущность которого в том, что мужчины жертвуют жизнью, чтобы выжили его жена и ребенок. Это та самая кувада, которую, помните, упоминает Набоков в «Других берегах», говоря, что он любил жену и ребенка вплоть до кувады.
Это описание жертвенного самоубийства, которое как бы искупает участь мира. В каком-то смысле это и есть духовная автобиография Хемингуэя. Если под углом «Индейского поселка» рассматривать его жизнь, то тогда его жертва не так уж бессмысленна.
Он действительно очень влиятельный писатель. Нельзя не признать того, например, что «Пикник на обочине» полностью скалькирован с «Иметь и не иметь». Те же 4 текста, первый из которых от первого лица, и вообще они довольно точно копируют структуру «Иметь и не иметь». По-моему, я первый, кто об этом заговорил — ну, кроме, разумеется, самих Стругацких, которые признавали исключительное влияние этой книги на всё ими написанное.
Кстати говоря, у Тарковского в «Жертвоприношении» нельзя не увидеть того же странного совпадения: герои собираются, правда, не убить себя, а поджечь свой дом, чтобы спасти мир. Это, наверное, то же самое следствие хемингуэевского влияния — того, о чем сказал когда-то Кушнер:
Как нравился Хемингуэй
На фоне ленинских идей.
А почему Хемингуэй нравился на фоне именно ленинских идей? Потому что ленинские идеи — это такие принципы ползучего выживания, абсолютного прагматизма, чего в Хемингуэе совершенно нет. Это действительно такой леопард, влезший на Килиманджаро, но никто не знает, что ему там была нужно.
И конечно, в «Снегах Килиманджаро» есть еще вот эта важная тема. Если бы герой не умирал, он всё равно пришел бы к жизненному краху. Он всё равно это чувствовал. В Африку его погнало именно это ощущение полного тупика. Вот этот очень важный мотив, что если человек к 40 годам не понял, что вся его жизнь была цепочкой глупостей, поражений и нерешенных задач, то значит, он жил зря.
Такой довольный скептический взгляд на свою жизнь присущ людям серьезным. Потому что если вы встречаетесь с человеком, скажем так, за 40 (по нашим временам, может быть, за 50), который начинает вам рассказывать, как у него всё хорошо получилось, и как он всем доволен, вы можете быть уверены, что его жизнь была ничтожна, была проиграна. Потому что признак личности хоть сколько-нибудь серьезной — это трезвое понимание обреченности большинства наших начинаний и несовершенства большинства наших способностей. Это, мне кажется, такое не скажу утешение, но важное понимание.
