Моби Дик, или Белый Кит

У меня как раз с Туровской был спор — императивно ли романтизм приводит к фашизму. Лидия Яковлевна Гинзбург говорила, что романтизм надо уничтожить. Это тоже такая романтическая точка зрения. А вот Туровская говорила: «Романтизм не императивно приводит к фашизации». Скажем, романтизм Гофмана был очень немецким, хотя и очень антинемецким тоже, но его же он не привел. Лермонтова же романтизм не привел…» Я говорю: «Романтизм привел Лермонтова к исламу». Она говорит: «Нет, не к исламу, а к интересу к исламу, к любопытству к исламу. Это другое». То есть она правильно совершенно говорит, что к фашизму приводит все. Нет ничего, что не могло бы в известных обстоятельствах к нему…

Мне нравится этот рассказ, но я не понимаю, чего было над ним столько мучиться. Мне кажется он довольно примитивным, а в «Празднике, который всегда с тобой» он описывает, как он там три дня сидел над ним, мучился, по три часа писал, переписывал, вычеркивал. По-моему, это рассказ предельно плоский. То ли дело какие-то ранние рассказы из того же «Ника Картера Адамса», но все равно у меня нет ощущения какого-то художественного совершенства. Вот «Старик и море» — это да, это вещь, равная Мелвиллу, «Моби Дику», хотя по объему уступающая ему в пятьдесят раз. Но это великое произведение, да.

Это не я вкладываю, это есть такие конвенциональные вещи, признанные везде. Великий американский роман, во-первых, имеет ясную библейскую сюжетную прооснову, и это все очень видно в «Моби Дике».

Во-вторых, он обладает энциклопедическим содержанием, содержит огромное количество сведений таких универсальных, из всех областей жизни, как «Радуга гравитации» Пинчона, как макэлроевские «Женщины и мужчины», где тоже такой роман-энциклопедия, на полторы тысячи страниц, как «Infinite Jest» Уоллеса, и так далее.

И в-третьих, это нелинейная наррация, потому что в американском романе такого сквозного монотонного повествования не бывает, там либо очень много флешбэков и…

Тимофей, вообще «Исповедь» Блаженного Августина стабильно входит в пятерку моих любимых книг. Для меня очень важно, что как русская литература начинается с «Жития протопопа Аввакума, им самим написанного», начинается с Аввакума Петрова, точно так же начинается европейский роман воспитания с «Исповеди» Блаженного Августина. Я когда подростка в очередном лекционном курсе это рассказывал. И они с неожиданной радостью как-то очень живо ухватились за Блаженного Августина. Ведь из Блаженного Августина, вышли и Руссо, и Пруст, и Флобер, «Воспитание чувств» уж точно. Все романы воспитания европейские вышли из Блаженного Августина.

Я не говорю уже о том, что интонация разговора с богом,…

Да, является, но дело в том, что, понимаете, в чем гениальность этой книги? «Моби Дик» — это сложный символ, очень амбивалентный, к нему можно подойти так, а можно сяк. Моби Дик, белый кит — это и бог, с которым борется Ахав, это и природа, которая во многом богу противоположна — во всяком случае, в романтической трактовке, в гностическом понимании. Там много чего. «Моби Дика» нельзя истрактовать однозначно, поэтому книга великая. И Ахава нельзя однозначно трактовать. Ахав — это герой, безусловно. И мы, конечно, ненавидим Ахава, когда он подставляет весь корабль, весь экипаж губит он своим фанатизмом, но мы ведь и любуемся Ахавом. Ахав — это героическая, грандиозная личность. Волком Ларсеном мы уже…

Понимаете, какая, опять-таки, сложность — в «Моби Дике» нет образа зла. Море — это смерть или, иными словами, другая реальность. Это Тот Свет. Моби Дик — это Бог. Капитан Ахав ищет Бога так же, как 7 героев «Человека, который был Четвергом» преследуют Воскресенье. Точнее, 6 — 6 сыщиков в поисках Бога.

Капитан Ахав — богоискатель, который пытается Бога поймать и загарпунить. Он столь же зло, сколь любое просвещение. Он столь же зло, сколь любое познание. Если считать Моби Дика истиной (а есть такая трактовка), то для того, чтобы познать истину, ее надо убить. Как у Ахмадулиной: «Но перед тем, как мною ведать, вам следует меня убить». Так и здесь: он хочет уничтожить Моби Дика, чтобы…

Да нет, что вы! Понимаете, библейские аллюзии, библейские аналогии так называемого великого американского романа — а на них, собственно, держится весь Мелвилл и впоследствии вся великая американская проза — это именно амбиции молодой нации, которая осуществляет строительство страны с нуля. Мы пытаемся по библейским образцам, по прямым указаниям Господа построить страну.

Отсюда, собственно, библейские подтексты всех великих американских романов — и Готорна, и Драйзера в огромной степени. Они не всегда проявлены. Кстати, у Драйзера, как ни странно, они наиболее заметны в «Гении». У Дэвида Фостера Уоллеса. То есть великий американский роман — это всегда рефлексия на тему того,…

«Ледовая книга» Юхана Смуула, наверное. Естественно, дневник Френкеля, радиста папанинской экспедиции. Олег Куваев, чья «Территория» — довольно динамичное произведение, и там как раз напряженный геологический быт изображен с достаточной долей напряжения и мастерства, без всякой дидактики. Другое дело, что экранизация этой книги замечательной, по-моему, чудовищно жидкая. Она показала, что у нас разучились снимать трудовой процесс. «Территория» была одной из любимых книг российских абитуриентов, потому что пресловутая тема труда — о ней же очень трудно было интересно писать, романы и сочинения. А вот здесь тема труда раскрывалась, в том числе в главах «Всестороннее описание…

Можно. «Территория» — это роман именно об освоении, причем об освоении довольно грубом. Это роман позитивистский, просвещенческий, роман о том, что природа не храм, а мастерская, и человек в ней работает. И всестороннее описание предмета, эти вставки про золото (отсылающие, конечно, к «Моби Дику» с его китоведением) нужны, потому что всестороннее описание золота — это трактовка золота как некоего первоэлемента в духовной жизни, это роль золота в истории человечества. Понимание того, что золото — это та душа, душа мира, которую надо как-то разжечь. Точно также, как тюменская нефть — это такой флогистон истории. Тюменская нефть — это то, что надо извлечь из-под земли и заставить работать на людей.…