Что вы думаете о творчестве Михаила Анчарова?

Я считаю его писателем исключительной одарённости, но что-то ему было недодано. Я даже стал перечитывать «Прыгай, старик, прыгай!». В семидесятые годы было два автора, которые вызывали у молодёжи бешеный интерес: Азаров, в том числе с романом «Ты уже не поднимешься, старик», и Анчаров с повестью «Прыгай, старик, прыгай!». Рифмующиеся два самодеятельных философа — один педагог, второй художник — Азаров и Анчаров. Ну, на фоне литературы советской семидесятых годов, конечно, это было ярко. «Самшитовый лес» безумно меня увлекал, загадочная такая книга. Сапожников вот этот — прелестный герой.

Понимаете, мне кажется, что Анчаров был прекрасным драматургом, создателем первых русских…

Видите, Анчаров был человеком очень разнообразно одаренным. Замечательный поэт, бард, один из первый в России. Художник очень своеобразный, прозаик крайне интересный, музыкант талантливый. Человек разнообразных и удивительных дарований. Когда человека так разрывает во все стороны, немудрено, что будучи талантливым во всем, он вершин не достигает почти ни в чем.

Я думаю, что в жизни Анчарова были два великих достижения. Первое – это его песни, среди которых есть действительно великие – «Звук шагов да белый туман», там есть какая-то такая нота невыносимой тоски. Я не беру его кинодраматургию, он был первым русским сценаристом сериалов (довольно, кстати, так себе), он был…

Знаете, вот с этим очень легко, потому что вся авторская песня — это пример совмещения поэтического и композиторского. Более того, Окуджава был гениальным прозаиком, на мой взгляд. И «Путешествие дилетантов» — одна из главных книг семидесятых годов (и не только России, но и в мире), что не мешало Окуджаве быть первоклассным композитором. Сам Окуджава к своему композиторству относился легкомысленно и, я бы сказал, иронически — до тех пор, как он сказал, пока он не услышал, как десантники маршируют под марш из «Белорусского вокзала» и как потом какого-то крупного иностранца встречают под этот марш. И он послушал — неплохая музыка. Хотя, конечно, тут аранжировка Шнитке, но мелодия-то его. Да, он был…

Анчаров на меня довольно сильно влиял. В 1979–1980 годах у нас была такая «микрооттепель», потому что «Новый мир» напечатал труды Брежнева, и надо было чем-то это срочно уравновесить, каким-то авангардом. И под это дело прополз в «Новый мир» совершенно авангардный роман Михаила Анчарова «Самшитовый лес», который, кстати, жестоко раздолбали тогда в «Литературке». Я помню сложное ощущение от этой книги, от её главного героя Сапожникова. И вообще ощущения у меня от Анчарова всегда были очень сложные. Но я одно не могу не признать: это жутко увлекательно, это интересно.

Анчаров был человек невероятной разносторонности, хороший художник, иллюстратор, маслом писал замечательно в том…

Нет, не близка. Михаил Анчаров — он такой философ-самоделкин, он такой самообразованец; очень хороший поэт, кстати, замечательный бард. Но как раз философская подоплёка его текстов мне всегда была очень скучна. Он замечательный живописец Благуши, замечательный портретист городских окраин, первый русский сериальщик, кстати («В одном микрорайоне», «День за днём»). Но когда он и его герой Сапожников в «Самшитовом лесе» пускается в философию, меня это дико раздражает,— это очень по-дилетантски. Хотя «Самшитовый лес» — прекрасный роман, там есть прекрасные куски. Очень забавные книги «Этот синий апрель» и «Сода-солнце». Это милые вещи, но мне как раз больше нравится Анчаров там, где он…

Видите ли, «Альтист Данилов», как рассказывал Владимир Орлов в нашей рюмочной на Никитской, был напечатан потому, что в журнале «Новый мир» печатались произведения Брежнева. И чтобы как-то спасти реноме журнала, ему были разрешены некоторые отходы от социалистического реализма. Отходы не в смысле мусора, а в смысле отступления от. В результате в журнале появились три текста: первый – «Самшитовый лес» Анчарова, второй – «Уже написан Вертер» Катаева (в котором даже Троцкий упомянут, правда, не прямо), а третий – «Альтист Данилов». Роман, который принес нечеловеческую славу Владимиру Орлову и как бы легитимизировал в России магический реализм.

Тогда принято было говорить, что Орлов –…

Краковский, во-первых, написал после этого довольно много. Прожил, если мне память не изменяет, до 2017 года. Он довольно известный писатель. Начинал он с таких классических молодежных повестей, как бы «младший шестидесятник». Их пристанищем стала «Юность», которая посильно продолжала аксеновские традиции, но уже без Аксенова.  У Краковского была экранизированная, молодежная, очень стебная повесть «Какая у вас улыбка». Было несколько повестей для научной молодежи. Потом он написал «День творения» – роман, который не столько за крамолу, сколько за формальную изощренность получил звездюлей в советской прессе. Но очень быстро настала Перестройка. Краковский во Владимире жил,…

Это объективно так. Я не считаю антисемитом Гоголя, потому что у него как раз в «Тарасе Бульбе» Янкель  – образ еврейского народа, который остался верен отцу. Это довольно очевидно. Но Селина я считаю талантливым писателем. Не гением, как считал Лимонов (а Нагибин вообще Селина считал отцом литературы ХХ века). Но я считаю Селина исключительно талантливым, важным писателем, хотя я прочел его довольно поздно – кстати, по личной рекомендации того же Нагибина. Мы встретились в «Вечернем клубе», я его спросил о какой-то книге, и он сказал: «После Селина это все чушь». Он, я думаю, трех писателей уважал по-настоящему – Селина, Музиля и Платонова. Относительно Селина и Платонова я это…

Когда я впервые узнал. У вас дома есть рано научившийся читать ребенок, к тому же этот ребенок часто болеет и в школу не ходит (а я до удаления гланд болел ангинами довольно часто и даже бывал на домашнем обучении по несколько месяцев). Это кончилось, гланды мы выдрали, и я даже стал слишком здоров. Но было время, когда я проводил дома очень много времени и все это время читал. Слава богу, библиотека у матери была огромная, собранная за долгие годы, начиная с первой покупки Брюсова на первую стипендию и кончая огромным количеством книг, унаследованных из далеких времен – из бабушкиной, из прабабушкиной коллекций (типа «Голубой цапли»). Многое утратилось при переездах, но многое было.

Так вот,…