Что общего у поэзии Блока и Окуджавы, подробно написано у меня в книжке про Окуджаву. Что касается прозы, тут любопытная мысль. Поскольку я назвал Окуджаву такой инкарнацией Блока, новым воплощением этого типа поэта через 40 лет, то мне кажется, что душа в своих мытарствах чему-то может научиться, чего-то набраться.
У Блока была проблема в том, что при всей своей божественной музыкальности, при гениальности отрывков его прозы, о которой говорил Пастернак, он не умел писать сюжетные вещи. Когда он захотел написать сюжетную биографию (ему не далось «Возмездие» в прозе, он решил написать «Исповедь язычника»). «Исповедь» он довел до встречи с Любовью Дмитриевной, и как-то не пошло дальше.
Но душа в своих мытарствах – помните, у Блока: «Душа мытарствует по России в ХХ столетии» – научилась каким-то новым skills, новым, небывалым навыкам. И действительно, проза Окуджавы, в отличие от Блока, не фрагментарна. Она сюжетна, фабульна. Она, конечно, немного скучновата. Там есть и определенное многословие, но мне кажется, что оно входит в условие задачи. Такая вымороченная, тягостная, тянущаяся реальность. Это есть в «Глотке свободы»: как появляется Пестель – начинается движение, как Авросимов – так все виснет, бог с ним со всем. Скучный человек. Авросимов появляется потом ненадолго в «Путешествии дилетантов», но уже как совершенно выродившийся, оглохший старик. Хотя ему всего-то там 60 лет. На пасеке, что ли, он там появляется.
У меня вообще ощущение, что самое дорогое в прозе Окуджавы – это музыкальные лейтмотивы, как у Набокова, повторения, подспудные щебетания той или иной темы. Мне кажется, что Блок в посмертном существовании, чтобы опять воплотиться, научился писать прозу, научился писать сюжетные вещи. Правда, сюжеты у Окуджавы всегда очень своеобразно построены. Это, строго говоря, не сюжеты. Это те же самые чеховские чередования лейтмотивов.
Возьмем, например, «Путешествие дилетантов», а еще более типичный пример – «Свидание с Бонапартом», где три внезапно оборванных повествования образуют сложную ткань, и пронизывает их судьба Тимоши, самоубийство его; соприкосновение с застенком, после которого оказалось невозможно жить. Соприкосновение со страной Пряхиных, которые здесь дома. Они всегда предают, как будто ничего не происходит. Вот Опочинины – они опочили, они проиграли, как будто их больше и нет. Благородные, добрые, круголицые, музыкальные люди.
Опочинины не созданы для унижений и для того, чтобы холодные граниты петроградских набережных и Петропавловской крепости охлаждали эти горячие лбы. Но ведь Тимоша – это такое посвящение собственному отцу, ведь и книга посвящена его памяти, Шалвы Окуджавы, который в молодости ранней, даже в детстве пересекся с троцкистами, а потом всю жизнь каялся.
Но Окуджава пытается показать в «Свидании с Бонапартом» невыносимость, убийственность, унизительность любых контактов русского человека с государством. И именно в «Свидании с Бонапартом», именно в войне это выглядело с наибольшей яркостью.
Это сюжетная (более того, даже остросюжетная) проза, но написанная фрагментарно, загадочно, непрямо. Так писал бы Блок, если бы у него было время, если бы он отвлекся от беспрерывно идущего через него музыкального, стихового потока, которого не было в случае Окуджавы. Окуджава писал с огромными паузами, у него было время трех-, пятилетнего поэтического молчания, как он говорил, «поэтического удушья». Он писал, когда к этому располагала политическая эпоха, а большую часть времени он воспроизводил белый шум.
Периоды творческого вдохновения у него были в конце 50-х, первой половине 60-х… Настоящий взрыв в 1962-1964 годах (это встреча с Ольгой Владимировной), и первая половина 80-х. А так, когда в обществе не было запроса на жизнь, а был запрос на проживание и доживание, Окуджава спасался прозой – тоже музыкальной. Я думаю, что «Путешествие дилетантов» не уступает лучшим страницам его стихов, могут быть поставлены рядом с его песнями. Николай Богомолов, кстати, не соглашался: «он говорил, что роман просто прекрасные, а песни – великие. Это другое». Окуджава был гением в одном роде литературы, но гением бесспорным.
Я думаю, что гениальные страницы есть и в «Путешествии дилетантов». Окуджаве, кстати, не нравилось, когда эту книгу хвалили. Он говорил: «Ну понятно, это любовная линия. Вот серьезный роман – это «Свидание с Бонапартом»». Действительно, концептуально более серьезный.
Что касается «Путешествия…», то, во-первых, это потрясающий портрет Ольги. Лавиния Ладимировская, которая может, наверное, встать в один ряд с самыми очаровательными героинями русской прозы – взбалмошная, стремительная, с этими польскими корнями, с этим бешенством в глазах, с этой готовностью взорваться, броситься на этого Киквадзе, который их преследует. «Не может спокойно спать вся империя без двух людей, путешествующих…» Нет, это просто волшебная сцена, волшебная героиня. Я думаю, что реальная Лавиния была не такой. Но Ольга Владимировна такая. И это приятно читать. Окуджава говорил: «Да, это любовная история, поэтому читателю приятно».
Я думаю, что Блок мог бы, если бы случилась эмиграция и выздоровление, если бы надо было учиться жить заново, мог бы использовать прозу как такой костыль. Честно вам скажу: когда вы начинаете жить в новой стране (Даже не новой для вас – что, Блок за границей не бывал? Бывал), в новой среде, писание стихов может и осложниться, а вот писание прозы – это тот костыль, с помощью которого можно как-то ходить. Или, если угодно, тот конструктор, с помощью которого можно себя пересобрать. Окуджава понял, что поэт, переживающий поэтическое удушье, не может вечно молчать. Он должен заниматься какой-то имитацией творчества, а потом это постепенно переходит в настоящее творчество.
