Возмездие

Конечно, вам не показалось. Это оммаж Пушкину, а «Спекторский» Пастернака — это оммаж Пушкину через Блока. Это попытка переписать Блока в мажоре, как совершенно правильно говорила Лидия Корнеевна Чуковская, на самом деле в «Спекторском» присутствует масса отсылок к «Возмездию», не говоря уже о том, что Спекторский — это фамилия ближайшего ученика Александра Львовича Блока, блоковского отца и героя поэмы «Возмездие». Так что здесь связи довольно тесные, грех рекомендовать свою книгу, но могу рекомендовать вам одну главу оттуда.

Мы когда-то с одним приятелем задумывали даже написать книгу о неоконченных романах, взяв несколько самых удачных образцов. Если бы «Тайна Эдвина Друда» Диккенса была закончена, был бы плохой роман, а так он не закончен, и это великая тайна. Незаконченность ― важный элемент поэтики. Не закончен «Онегин», заканчиваться он должен был отъездом Татьяны в Сибирь к мужу, по реконструкции Дьяконова, но этот трехчастный план был тогда невозможен. Кстати говоря, роман от этого сильно проиграл. Было же девять глав, три части по три главы, он был гораздо симметричнее и красивее. Ничего не поделаешь, пришлось публиковать вот такой обрывок, оборванный роман.

Неоконченность некоторых текстов…

У моей матери был образцовый художественный вкус. «Тридцатая любовь Марины» — лучшее произведение Сорокина, на мой взгляд. Ну, «Сердца четырех» тоже, но оно испорчено эпатажными деталями, которые затеняют изящество замысла.

«Тридцатая любовь Марины», во-первых, очень женский роман. Роман о ничтожестве мужчин. Мать вполне разделял эту точку зрения, которую я, собственно, от нее и воспринял — что 70-е годы были женским временем. Фильмы «Странная женщина», «Сладкая женщина», «Время желаний», «Частная жизнь», «Старые стены», «Блондинка за углом», «Средство Макропулоса» — фильмы о сильных женщинах, о торжестве женского начала. Вот об этом да, действительно. И «Тридцатая любовь…

Он это запретил в силу совершенно понятной причины. У Победоносцева было свое учение. В этом учении очень большую роль играл скепсис относительно научного знания и относительно политических дискуссий. Как известно, на вопрос об общественном мнении Победоносцев «длинно сплюнул», «пустил длинную слюну». Ему кажется, что интеллигентная болтология вредна, что университеты растлевают низший класс России и заставляют студентов задуматься. Победоносцев очень не любил разномыслия.

Вот Кузьмина-Караваева оставила о нем (я вам их рекомендую) довольно интересные мемуары, где Победоносцев предстает добрым дедушкой. Он был таким понимающим детей, одиноким, добрым дедушкой.…

Вы совершенно правы, вы просто, я бы сказал, пророчески правы, в одном: в шестидесятые годы многого из того, что сегодня преподносится как официальная доктрина, принято было стыдиться. То, что мы получили сегодня, по сравнению с Советским Союзом это и мелко, и провинциально, и убого. Ну, как в леоновском романе «Пирамида» сказано, что каждое следующее сечение этой пирамиды будет уже, чем предыдущее. Это пирамида деградации.

И конечно, в шестидесятые годы воспетый Евгением Евтушенко румяный комсомольский вождь Павлов воспринимался как абсолютно одиозная фигура, хотя и считался вождём так называемой «Русской партии». И Лобанов, и, естественно, Кочетов, и другие представители…

Видите ли, поэма — всё-таки это такой жанр определённой ретардации, определённого отступления всё-таки, перестроения сил. Она наступает в конце бурного лирического периода. Жанр поэмы — это жанр застоя, а нам до этого застоя ещё довольно долго. Это не моя мысль, это мысль Льва Аннинского, и, по-моему, довольно точная. И, кстати говоря, появление таких поэм, как «Возмездие» Александра Блока и «Спекторский» Бориса Пастернака,— это как раз знак конца русского Серебряного века. Поэма — жанр угасания оттепельной культуры, жанр, если угодно, лирической капитуляции.