Стивен Кинг об этом очень много писал, когда вдруг появляется герой и начинает сводить счёты с автором. Конечно, есть эта связь. Конечно, она есть. Могу вам порекомендовать свою повесть «Икс», которая по мере сил ответит на этот вопрос. Если вы писатель и если вас волнует эта проблема, могу сказать одно: старайтесь всё худшее, что вы думаете, выбрасывать в книгу, все свои худшие мысли — и тогда они пощадят вас в реальности. Не надо бояться, что написанное страшное как-то повлияет на вашу судьбу. Наоборот — вы из себя это выкинете.

Я думаю, что покойный Мамлеев Юрий Витальевич, Царствие ему небесное, выдающийся писатель, он потому сам производил впечатление человека столь светлого, что всё…

Знаете, роман «Икс» написан, в общем, на реальных событиях. Слово «ТАРОП» я подсмотрел на акварелях одной девушки, которая как раз пережила тяжёлую мозговую травму и возвращалась, возрождалась к жизни благодаря своим рисункам. Меня потрясли её картины. Очень страшные, действительно страшные видения её посещали. И потом она училась рисовать, как ребёнок, были нарушены пропорции у персонажей: огромные руки, огромные губы. В общем, я помню, что там была картина, где на молодёжь, сидящую за столом, опускается огромная плита, на которой написано «ТАРОП». Что такое этот ТАРОП, я так и не узнал, но тем страшнее было.

У меня не бывает таких проблем, и я могу вам сказать почему. Я не пишу, если проблема меня не достала. Я пишу в порядке аутотерапии. Это мой способ излечиться от болезни – насущной, серьезной болезни, которая меня мучает. «Истребитель» был написан в порядке борьбы с фаустианским соблазном, «Оправдание» – в порядке борьбы с имперским сознанием, а «Икс» – в порядке борьбы с раздвоением личности. У меня возникает проблема, и я ее решаю. Импульс к созданию такого текста не может пройти, как не может сама по себе пройти головная боль. Я действительно борюсь с конкретной болью. Сейчас я перевожу Кунищака, потому что его роман «Март» является моим способом борьбы с синдромом солдата андерсовской армии,…

Это очень просто — не преодоленная травма. Просто не преодоленная травма 30-х, необъяснимый механизм репрессий. Или, вернее, он не объяснен. Вот мне опять кажется, что в книге «Истребитель» я его объясню. Когда-то мне казалось, что я объяснил его в «Оправдании». Когда–то казалось, что я объяснил его в «Иксе». Это такая вещь необъяснимая, неисчерпаемая. Это травма, с которой приходится жить; травма нового знания о человеке. Ну и потом, понимаете, сказал же Пастернак: «Естественность в мире стремится к чистым образцам». Мы можем написать про современность, но зачем писать про современность размытую, гибридную, когда у нас есть такая потрясающая реальность 20-х годов, 30-х годов,…

Знаете, если бы я это знал, более того, если бы я хотел об этом говорить, я бы, наверное, уже написал «Океан». Или «Интим» уже закончил был. Но проблема в том, что я пытаюсь это на своем примере, на своем опыте понять. То, что человек диверсифицируется, раскалывается, перестает восприниматься как цельное явление; то, что человечество разделяется на несколько уже не рас, а антропологических типов, которые друг с другом несовместимы, – это и есть главное содержание большого откровения ХХ века. То большое откровение, которое пережил в своем время, как вы помните, Максим Каммерер (в 89 лет) и о котором он написал «Волны гасят ветер».

Человечество не монолитно, человек не един. Как Стругацкие…

Что касается новой литературы со стороны проблематики и нарратива. Почему я так мучился с «Маяковским»? А я сильно с ним мучился. Там были куски, которые мне ужасно скучно было писать: практически всю революцию… Он же в революции не участвовал. Он захватывал какие-то лимузины, начальника автошколы Петра Секретёва арестовывал. Это всё какие-то глупости ужасные были! Про Татьяну Яковлеву мне неинтересно было писать, потому что про неё всё написано. Мне интересны были какие-то вещи… Например, то, что Колмогоров открыл применительно к его поэтической технике. Академик Колмогоров в 1963 году начал вдруг заниматься поэтикой Маяковского и составил статистику всяких ударных и безударных слогов,…

Идеальную форму выбрал По, написав «Вильяма Вильсона». Если говорить более фундаментально, более серьезно. Вообще «Двойник» заслуживал бы отдельного разбора, потому что там идея была великая. Он говорил: «Я важнее этой идеи в литературе не проводил». На самом деле проводил, конечно. И Великий инквизитор более важная идея, более интересная история. В чем важность идеи? Я не говорю о том, что он прекрасно написан. Прекрасно описан дебют безумия и  раздвоение Голядкина. Я думаю, важность этой идеи даже не в том, что человека вытесняют из жизни самовлюбленные, наглые, успешные люди, что, условно говоря, всегда есть наш успешный двойник. Условно говоря, наши неудачи – это чьи-то…